Книга: Россия и Северный Кавказ в дореволюционный период: особенности интеграционных процессов

Очевидно, что в период длительной борьбы за влияние на Кавказ, Россия использовала широкий набор приёмов и методов реализации своих устремлений. Вместе с тем, именно силовой аспект присоединения Северного Кавказа рассматривается нами в этой главе в диалектическом единстве с другими методами достижения этой цели. В качестве объекта исследования мы рассматриваем закономерности доминирования (возобладания) мирного или военного методов покорения Кавказа, а также их своеобразие и изменение в зависимости  от фазы социального цикла в России.

Определяя хронологические рамки проблем, затрагиваемых в данной главе, нижней границей будем считать середину XVI в. – начало активного проникновения и закрепления России на Северном Кавказе. Верхняя граница – окончание Кавказской войны. Таким образом, нами рассматривается этап интеграции Северо-Кавказского социокультурного пространства в границы российского государства, а значит и в рамки российского историко-культурного типа в течение второго большого (имперского) цикла. Заявленные хронологические рамки, впрочем, не вполне с ним совпадают, и это требует отдельного пояснения. Вторая половина XVI в. и рубеж XVI-XVII веков относятся к первому большому российскому социальному циклу. Краткосрочность начального этапа проникновения российского государства на Северный Кавказ в рамках данного цикла, во-первых; зарождение имперской модели государственности, во-вторых, дают достаточно оснований для рассмотрения его вкупе с последующим.

Окончание Кавказской войны, практически совпавшее с началом пореформенного периода, представляет собой начало совершенно самостоятельного этапа интеграции Северного Кавказа в историко-культурное пространство России. В это время изменяется не только политический статус региона, окончательно входящего в государственное пространство России, но и его этническая  и экономическая карта. Период после окончания Кавказской войны и до 1917 года, представляющий завершающий этап второго большого российского социального цикла, практически, совпадает с его внутренним (третьим) малым циклом. Он является уникальным периодом, который в контексте нашего исследования мы посчитали возможным рассмотреть отдельно.

В рамках второго большого социального цикла (до 1860-х годов) Северный Кавказ является для России, скорее, внешнеполитической проблемой, нежели внутренней. Соответственно, методы воздействия и способы его интеграции в состав Российской империи отличаются от того, какими они были в пореформенный период, когда рассматриваемый регион становится частью российского государства в совокупности главных составляющих этого понятия.

В данной главе в наши задачи входит показать, как на протяжении означенного хронологического отрезка изменяется динамика процесса интеграции Северного Кавказа в государственное пространство России; каким образом изменяется отношение государственной власти к «кавказской проблеме» в зависимости от фазы отдельного социального цикла; в какой степени сходны способы решения этой проблемы в восходящих и нисходящих фазах, состояниях гармонии и кризиса различных малых социальных циклов периода империи; каким образом  социальные циклы в России, сопряженные с интенсивностью утверждения на Кавказе, влияли на собственные циклы эволюции Северо-Кавказских этно-социальных систем.

Середина XVI века приносит России большой внешнеполитический успех: покорены Казань и Астрахань. Вместе с тем, эти завоевания проходят на фоне нарастающих деструктивных тенденций внутриполитического характера, обусловленных столкновением этнократических традиций государственности первого большого цикла и имперских тенденций, уверенно нарастающих в течение всего XVI века. Подчинение Казани Москве существенно изменило геополитическое положение русского государства (1). «Многочисленные народы, населявшие земли от Сибири до Северного Кавказа, посылали в Москву своих представителей с тем, чтобы заключить с ней торговые сделки и военные соглашения» (2). То есть, относились к России так же, как прежде к наследникам и потомкам Чингис-хана. В череде этих событий в Москву прибывает кабардинский князь Темрюк. Адыгским князьям царь обещал защиту от турок и татар.

Покорение Казани и Астрахани открывало русским широкие пространства Восточного Предкавказья. Стратегически выгодное положение, дополненное упомянутой просьбой адыгской знати, стало необходимым и достаточным условием для возникновения  в 1567 году первого форпоста русских на Кавказе – Терского городка (Терки, Тюмень). Русские и кабардинские войска действовали сообща против крымских войск и нанесли им ряд поражений. «Это позволило облегченно вздохнуть пограничному русскому и горскому населению» (3). Военно-политические контакты русских и горцев в этот период носят, надо полагать, взаимовыгодный характер: горцы с помощью русских решают задачи своей безопасности от сильных и географически более близких соседей, русские «прощупывают» пределы своих южных рубежей. По очень точному замечанию Дж. Хоскинга, «русские считали необходимым установить контроль над Диким полем и территориями, к нему прилегающими, или хотя бы быть уверенными в том, что эти земли находятся под контролем стабильной власти, с которой можно было бы общаться дипломатическим путём, а не военным. Много раз на протяжении своей истории Россия как бы зондировала свои границы, чтобы выяснить, где, собственно, они пролегают и насколько они крепки» (4). Такое «зондирование» происходило в течение XVI века во всех возможных направлениях, а на востоке оно довело русских до самого Тихого океана.

Периодам продвижения России на Северном Кавказе, хронологически совпадающим с периодами относительной гармонии, и отчасти с ниспадающими фазами социальных циклов, свойственны наступательные действия, преобладание силовых, военных методов утверждения в этом регионе. Как станет ясно из дальнейшего хода рассуждений, каждая последующая такая фаза была жёстче предыдущей. Поэтому очевидно, что в данный период военный аспект закрепления русских на Кавказе имел, сравнительно, слабовыраженный характер. Однако в процессе расширения союзных России племён (с точки зрения Москвы, подданных), она всё более и более втягивается в вооружённые конфликты между, собственно, горскими народами. В 1582 году бештауские черкесы ищут покровительства Москвы от астраханских татар и калмыков. Уже четыре года спустя «царь Фёдор Иоаннович посылает войско на Терек для усмирения горцев, беспокоивших наших подданных. Вследствие этого похода многие племена поддались России» (5). В 1586 г. Кахетия перешла в подданство России. 90-е годы ХVI в. наметили ослабление российских позиций на Кавказе, несмотря на основание г. Койсу, что можно считать последней удачей этого цикла. Россия двигалась к периоду жёсткого кризиса, и это отразилось на кавказских операциях: 1594 г. неудачный поход князя Андрея Хворостинина, 1604 г. — сокрушительное поражение при попытке овладеть Тамхали, потеря города Койсу.

Несмотря на то, что уже на ранних этапах попыток проникновения и закрепления России на Северном Кавказе это происходило, в том числе и военными средствами, оценивая общее состояние отношений Москвы с горским населением, можно согласиться с мнением ветерана кавказской войны адмирала Л.М. Серебрякова: «Итак, мы видим, что в XVI столетии связи наши с Кавказом были дружественные, родственные и единоверные» (6).

Период с начала XVII века и последующие, примерно, сто лет представляют собой восходящую фазу первого малого социального цикла в рамках второго большого (имперского) цикла. Глубокий кризис, известный как «Смутное время», переходит в период длительной и болезненной гармонизации российского социума, завершившегося унифицирующими реформами Петра I. Состояние российского этноса в этот период проходит акматическую фазу, характеризующуюся оформлением суперэтноса, острой внутриполитической борьбой как результата доминирования индивидов-пассионариев с высоким уровнем честолюбия, жертвенности в достижении своих идеалов и т.п. (7). Поиск новых смысловых начал организации российского социума составил суть «бунташного века». Эту «бунташность» вряд ли стоит сравнивать с волнениями и революциями кризисных периодов. Напряженность внутриполитических событий восходящей фазы первого малого цикла совпадало с общим характером такой же фазы большого. Все эти обстоятельства отвлекали Россию от внешних проблем. В том числе был и Северный Кавказ.  При этом, надо подчеркнуть, что уже данной фазе продвижения России на Кавказ были свойственны особенности, прослеживающиеся и в других восходящих фазах социальных циклов: преобладание мирных методов привлечения горцев к сотрудничеству, а нередко и к подданству, поиск конструктивных решений  и способов укрепления российских позиций на Кавказе, а позже и интеграции его в государственное пространство России.

Никаких заметных успехов на Северном Кавказе Россия в XVII веке не добивается. Активно ищут поддержки и российского подданства грузинские цари: царь Мегрелии Леон в 1638 году; кахетинский царь Теймураз I  в 1641 году; в 1653 году имеретинский царь Александр. В 1657 году русский царь получает просьбу о переходе в русское подданство ещё трёх небольших горных княжеств Восточной Грузии (8). На Северном Кавказе, постепенно включающемся в орбиту влияния арабо-исламского типа культуры, Россия почти не продвигается. Подавление восстания в Кабарде (!), поднятого Заруцким и Мариной Мнишек, а также укрепление Терского городка в 1619 и 1670 годах едва ли можно назвать большим успехом.

Фаза гармонии первого малого социального цикла, наступающая примерно в начале XVIII века, приносит России свои плоды. «Возникновение и «пульсирование» кавказского вопроса (В.Ш.: подч. мной) тесно связано и геополитически неотделимо от восточного вопроса, но, тем не менее, он всегда оставался достаточно автономной, самостоятельной проблемой» (9). Те же авторы считают, что Кавказ как внешнеполитическая проблема начинает складываться для России в ходе Каспийского похода Петра I в 1722 году (10). Вместе с тем, этому событию предшествовало, казалось бы, малозначительное и внешне не эффектное образование на Тереке русского поселения потомками гребенских казаков. Происходит это в 1711 году. Казаки «прибегли к милосердию Петра Великого и по высочайшему его повелению они выселены были на северный берег Терека» (11). Основав четыре станицы, казаки положили, таким образом, начало Кавказской линии, которая только «…потом по силе обстоятельств  привлекла внимание правительства» (12). Внимание это, равно как и немалые финансовые вложения в укрепление и расширение линии, стали необходимы в условиях роста военного, силового способа интеграции Северного Кавказа, который был во время рассматриваемого периода ещё не так актуален, как уже в конце XVIII в. и, тем более, позже. Поэтому можно согласиться с тем, что наиболее значимым событием начала века был Каспийский поход Петра I. По сути и характеру договоров и взаимоотношений, устанавливаемых Петром I с местными народами, можно сказать, что этот поход принадлежал ещё к предшествующему этапу развития российско-кавказских взаимоотношений.

Неудивительно, что сразу же по окончании Северной войны Пётр I обратил внимание на южные рубежи, где в своё время он впервые снискал крупный внешнеполитический успех (русско-турецкая война 1695-1696 гг.). Россия находилась в фазе гармонии первого малого социального цикла, что сопровождается в целом успешной внешней политикой, частью которой были две упомянутые здесь войны. Исключением выглядят результаты войны с Турцией 1710-1711 гг. Согласно Прутскому мирному договору, Россия несколько ослабляла свои позиции на юге, однако сохраняла их на главном в то время стратегическом направлении – в Прибалтике.

Каждое гармоничное состояние очередного цикла выводило Россию на новый уровень геополитических притязаний. В рассматриваемый период  началось более чем вековое соперничество России и Турции за влияние на Кавказ. Немалую роль в этом соперничестве играл и Иран, поэтому можно говорить о столкновении на Северном Кавказе интересов государств, принадлежащих к различным историко-культурным типам.

Каспийскому походу предшествовало экономическое и политическое обследование прикаспийских районов, проведённое в 1715-1718 годах. Главной целью этого похода «было предотвращение угрозы овладения Османской империей либо Ираном Закавказьем и Прикаспием. Средством достижения данной цели было присоединение кавказских земель к России» (13). Среди наиболее важных результатов Каспийского похода: основание крепости Святой Крест, а также поиски покровительства (а иногда и фактического подданства) России ногайцами, владетелями Костенковским, Аксаевским, шамхалом Тарковским. К 1723 году в результате успешных военных операций генерала Матюшкина России покорился весь приморский Дагестан, Апшеронский полуостров, ханство Ширванское, Баку, области Гилян, Мазандеран и Астрабад (14).

Это были последние яркие успехи российского оружия в покорении Кавказа в рамках первого малого цикла периода империи. Особенно отчётливо предкризисные тенденции обозначились после смерти Петра I: империя абсолютной власти монарха, созданная его почти абсолютной волей, вступала в полосу кризиса, определяемую  притязаниями дворян. Примерно через сто лет после смерти Петра I уже «дворянская империя» достигнет апогея своего развития и выведет Россию к иным горизонтам и степени притязаний по отношению к своему иноэтничному и инокультурному окружению. Пока же дворянские устремления только подтачивали созданную Петром систему социальных связей и отношений, уверенно ведя Россию к первому мягкому кризису середины XVIII века.

На внешнеполитической арене это не замедлило сказаться. Обратимся к интересующему нас южному направлению. Нарастание напряженности системы, движение Российской государственности к фазе мягкого кризиса повлекло преобладание центробежных тенденций, и в последующие годы Россия уступает свои позиции: по условиям Ганджинского мирного договора (1735 г.) Персии отходят все каспийские провинции, в том числе Дербент и крепость Св.Креста.

Едва ли не единственный «плюс» этого периода – основание Кизляра в 1735 году. «Первые русские эмигранты начинают фиксироваться в официальных документах после основания Кизляра. По данным В.М. Кабузана, в начале 20-х гг. XVIII в. удельный вес русских в регионе составлял менее 1%» (15).

 В 1739 году, по договору с Турцией кабардинцы признаны независимыми. Последующие десятилетия, вплоть до правления Екатерины II характеризуются бездействием России на Кавказе и все большим укреплением позиций Турции и Персии, окончательной исламизацией Северо-Кавказского региона.

Середина XVIII века и начало 1760-х годов - акцентированный период мягкого кризиса. В это время на Северном Кавказе почти ничего не предпринимается. В 1750-1752 годах осетинское посольство вело переговоры о присоединении Осетии к России. «Однако в те годы российские власти воздержались от принятия осетин в подданство России» (16). И это несмотря на то, что они обещали выставить 30-тысячное войско в случае войны с Турцией или Ираном (17). Это и не удивительно: состояние близкое к кризисному определяло такое подданство скорее как обузу, чем сулило какие-либо стратегические выгоды. Следующая война с Турцией случится только в 1768-1774 гг.

Царствование Екатерины II  совпадает с восходящей фазой второго малого цикла периода империи. Причем, начало этого этапа мы относим к первым годам её правления. В 1763 году была построена Моздокская крепость. Её появление важно и показательно. Во-первых, продление левого фланга Кавказской линии случилось только через 52(!) года после её фактического основания, что само по себе показывает сколь «невнятными» были действия русских в этом регионе в послепетровский период; во-вторых, крепость Моздок возводится уже  после того, как императрица подписывает указ о поселении в одноимённом урочище крестившихся осетин. Впоследствии Моздок становится центром переселения не только казачества, но также и христиан грузин и армян. «Постепенно под Моздок стали переезжать также ингуши и кабардинцы. Это отражало прорусские настроения, которые тогда быстро распространялись на Кавказе среди горских народов» (18). В периоды восходящих фаз российских социальных циклов такие настроения можно легко объяснить: Россия уже достаточно преодолела состояние внутреннего кризиса для того, чтобы обратить внимание на внешнеполитические факторы, но ещё не настолько, чтобы использовать силовые методы расширения числа своих подданных. В такие периоды в отношении горцев преобладало скорее убеждение, чем принуждение. Но по мере движения к гармоничному состоянию (в данном цикле оно наступает, примерно, в 1810-1820-х годах) последнее начинает довлеть всё более и более. Говоря о циклах эволюции Северо-Кавказской этносоциальной системы, К.Ф. Дзамихов определяет рамки первого из них серединой XVI – концом XVIII вв.: «Политические акты сер. XVI века для адыгов (кабардинцев, адыгейцев, черкесов) оцениваются современными учёными как своеобразный взаимовыгодный военно-политический союз. …До середины XVIII века Россия не имела возможности для территориальных приобретений в северокавказском крае. Установление номинального «подданства» и «зависимости» отдельных Северо-Кавказских владений по отношению к России не сопровождалось установлением государственной границы и не привело к назначению в эти места представителей русской военной администрации» (19). Конец XVIII – середину 1860-х годов автор определяет как «переходный период» к новому циклу, завершающемуся, в свою очередь, в 1917 году. Последующие циклы и переходные периоды также увязаны с проблемой взаимоотношений России и Северного Кавказа. Для нас очень важно показать взаимозависимость внутренних этоносоциальных процессов на Северном Кавказе и внешнеполитического фактора в виде поэтапного утверждения здесь российского государства. Таким образом, можно согласиться с К.Ф. Дзамиховым в том, что «главным содержанием этого переходного периода был сложный и драматичный процесс взаимодействия двух социальных систем (северокавказской и российской), в ходе которого первая разрушалась в той степени, которая обеспечивала её подчинение второй, становившейся господствующей системой» (20). Вместе с тем, нам представляется, что для Северо-Кавказских народов, если рассматривать их социально-политическую эволюцию в названных хронологических границах, этот этап обладал более сложной внутренней динамикой, в значительной степени, действительно, определяемой внешнеполитическим фактором. При этом следует особо подчеркнуть, что это далеко не всегда была только Россия. Собственно же российская политика периода с конца XVIII века и до завершения Кавказской войны также проходит ряд этапов, детерминированных соответствующими фазами российских социальных циклов.

Таким образом, суть взаимоотношений российского государства и народов Северного Кавказа во второй половине – конце XVIII века начинает постепенно изменяться. Нарастающий потенциал позитивных тенденций второго малого социального цикла, связываемого нами с расцветом «дворянской империи» в России, усиливал её амбиции на внешнеполитической арене, в том числе, и  на кавказском направлении.

1760-1770 –е годы в целом характеризуются укреплением Кавказской линии, сохранением уже завоеванных позиций. И хотя в 1774 г. согласно Кючук-Кайнарджийскому миру власть над кабардинцами отдана была крымскому хану, а последний особым актом признал их зависимость от России, сами кабардинцы не разделяли этих убеждений и зависимости своей не признавали, не в последнюю очередь из-за того, что к этому времени они уже прочно становятся мусульманами. В течение русско-турецкой войны в 1769 году против них была совершена военная экспедиция генерала Медема  совместно с 10 тысячами калмыцкого войска с целью наказать кабардинцев «за вероломство в бывшую тогда войну» (21). В 1783 г. особым манифестом Екатерина II присоединяет Крымское ханство к Российской империи, как и всю «Кубанскую сторону». В том же году Кубанский корпус под командованием А.В. Суворова разбивает в устье реки Лабы ногайских кочевников, тем самым продолжив практику карательных операций, пока ещё редких.

В 1777 г. основаны Ставрополь, Александровск, Георгиевск, Екатериноград. К 1779 г. Кавказская линия достигает р.Кубани. В 1780-е-1790-е годы ведется интенсивное переселение казаков на новые территории, возникают новые станицы. Наряду с продолжавшимся процессом добровольного вхождения отдельных этнических групп горцев Северного Кавказа (например, с просьбой войти в состав России в 1770 г. обратились старшины Восточной Осетии, в том же году их примеру последовала Ингушетия (22)), государство создаёт благоприятные условия для переезда сюда переселенцев из внутренних губерний России. «22 декабря 1782 года Екатерина II издаёт указ, по которому разрешалось раздавать земли «на Моздокской линии». 17 декабря был опубликован Сенатский указ, который предписывал всем губернским казённым палатам России заблаговременно уведомлять «начальство Кавказской линии» обо всех желающих туда переселиться. 18 декабря 1784 г. появился новый сенатский указ, который предоставил право не только государственным и экономическим крестьянам, но и однодворцам переселяться в Кавказскую губернию» (23). И хотя уже с 1795 года условия переселения ужесточаются (государство предоставляло крестьянам возможность переселения только за свой счёт), тем не менее миграционные потоки из центральной России не иссякают (24). Вместе с тем, надо отметить, что объективных условий для поистине масштабного заселения  региона этническими русскими ещё не сложилось. Российское государство и общество должно было ещё для этого преодолеть ряд внутри- и внешнеполитических препятствий, что удалось, в значительной мере, сделать только в следующем – XIX веке. Во второй половине XVIII века военно-поселенческий, казачий характер освоения и заселения земель Северного Кавказа сочетался с достаточно заметным миграционным потоком из Центральной России. С началом военных действий и вплоть до окончания Кавказской войны последняя группа мигрантов не играла заметной роли.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15