Дипломная работа: Исламский радикализм на Северном Кавказе как разновидность сепаратистской угрозы на рубеже XX-XXI в.

Необходимо отметить, что Ваххабиты достаточно умело пользуются семейными и родовыми традициями взаимопомощи и поддержки. Анализ ситуации в Чечне показывает, что современный чеченский тейп находится в таком состоянии, что уже не способен контролировать своих отдельных членов - ваххабитов, но в то же время продолжает оказывать им защиту и покровительство перед лицом представителей иных тейпов. Поэтому можно наблюдать любопытную картину: ревностный приверженец одного из суфийских братств готов бороться с «ваххабизмом» вообще, но при этом закрывают глаза на членов своих семей и родственников-ваххабитов, чем последние и пользуются, при этом, продолжая считать своих родных кафирами. (74).

В самом общем виде движение можно подразделить на умеренное и радикальное направления. Конечная цель у них одна – исламизация всего мусульманского населения и создание на территории Северного Кавказа независимого исламского государства («от моря до моря»). Не отличаясь в стратегических установках, они исповедуют различную тактику действий. Умеренные исламисты стремятся избегать открытого столкновения с властями, декларируют готовность к сотрудничеству с «официальными» религиозными авторитетами и структурами. Они полагают, что успех движения достижим скорее на пути разумного компромисса с режимом, нежели открытого столкновения с ним. Радикалы же настроены более решительно и не хотят ждать, а джихад для них – открытая война не только с «неверными», но и с «худшими из мусульман» – теми, кто отказывается от участия в «священной войне» во имя установления власти «чистого ислама». (75).

Однако следует отметить, что между умеренными и радикально настроенными ваххабитами нет четко обозначенной границы, более того, они стремятся сохранить внутреннее единство. Таким образом в России есть умеренные радикалы, полемизирующие с властью, но отнюдь не готовые хвататься за автомат. С ними можно и нужно общаться. Радикальное исламское движение не есть что-то раз и навсегда застывшее. Оно подвижно, неоднородно, внутри него существуют фракции, способные к конструктивному диалогу. Причем каждый шаг в сторону диалога сопровождается расколом радикалов и очередным делением на умеренных и непримиримых. Умеренные радикалы становятся барьером на пути распространения экстремизма и сами начинают бороться против него.

Радикалов также можно разделить на искренне верящих в исламскую справедливость, исламское государство и на ушлых прагматиков, относящихся к исламу как к инструменту достижения своих целей. Между ними нет непреодолимого барьера. (76).

Наибольшее развитие исламский экстремизм в форме т. н. «се-верокавказского ваххабизма» достиг в восточной части Северного Кавказа. Этому имеются объяснения: во-первых, как уже отмечалось, исторически этой части региона были свойственны всплески религиозного радикализма и экстремизма (кавказская и гражданская войны); во-вторых, в постсоветский период именно Дагестан и Чечня оказались зоной наиболее глубокого социально-экономического, политического и межэтнического кризиса, одним из следствий и одновременно мощным катализатором которого стали военные события в 1994-96 гг. в Чечне. Наконец, именно в Чечне и Дагестане оказалось сконцентрировано воздействие внешних сил, стремящихся использовать исламский фактор для обеспечения своих геополитических интересов на Северном Кавказе. Однако в Чечне проникновению иностранного влияния способствовала, прежде всего, ситуация, сложившаяся в результате войны, а в Дагестане – огромный спрос на религиозное просвещение, который невозможно было удовлетворить силами местного духовенства.

В Дагестане до известных событий в августе-сентябре 1999 г. активистов – ваххабитов насчитывалось до нескольких тысяч. Ваххабитское движение в этой республике достаточно условно можно разделить на три крыла:

1. Умеренное крыло, которое вплоть до своей смерти в марте 1998 г. возглавлял первый председатель всесоюзной ИПВ Ахмад-кади Ахтаев. Крыло отличалось относительной терпимостью к суфийским братствам и представителям других религиозно-правовых школ в исламе. Общественной и политической активности не проявляло, больше внимания уделяя агитационной и просветительской деятельности. Ахтаев и его сторонники не ставили целью насильственный захват власти, скорее демонстрировали желание участвовать в работе властных структур. (77). А. Ахтаева поддерживали общины Гунибского и Хасавюртовского районов Дагестана. Его сторонники появились и в других районах республики, а также в Чечне, Ингушетии, Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии. Самая крупная община последователей А. Ахтаева существовала в Махачкале. (78).

2. Умеренно-радикальное крыло, которым руководил наиболее известный дагестанский радикал-ваххабит Кебедов Багаутдин. Главный акцент он фокусировал на необходимости осуществления джихада против «неверных» и неизбежности превращения Дагестана в исламское государство, ориентированное, прежде всего, на Саудовскую Аравию. (79). Его поддержало большинство ваххабитов Дагестана. Они контролировали исламский центр Кавказ в Махачкале, выпускавший газету Халиф. (80).

3. Радикальное крыло. Его лидером считался Аюб Астрахан-ский, крайне ревностно относившийся к исполнению всех культовых предписаний и одновременно нетерпимо ко всему в исламе, выходящему за рамки идеологии и практики ваххабизма. Однако его влияние в общедагестанском масштабе никогда не было заметным и ограничивается, в основном, общиной цумадинцев, проживающих в Цумадинском и Кизилюртовском районах Дагестана. (81).

Среди ваххабитов появились военизированные группы. Наиболее видный их предводитель - Хаттаб (ал-Хаттаб). Ближайший сподвижник Хаттаба — карамахинец Джарулла Раджбаддинов. В Карамахи работала военная школа по подготовке «братьев» к «малому джихаду». Д. Раджбаддинов руководил местными ополченцами. С началом первой чеченской войны в декабре 1994 г. Хаттаб с отрядом ваххабитов перебрался в Чечню, где начал партизанскую войну с федеральными войсками. (82). Для последователей всех течений внутри движения ваххабизма на Северном Кавказе характерен прозелитизм. Новообращенные обычно крайне фанатичны.

Реализация отработанной «ваххабитами» доктрины предполагалась к осуществлению в два этапа: на первом должны были сформированы «анклавные» образования на территории всех республик Северного Кавказа (к 1996г. они уже существовали на территории Дагестана и Чечни. Финансировались анклавы из-за рубежа. Самый знаменитый – Кадарская зона. ), а на втором предполагалось развернуть деятельность по политическому объединению «анклавов» в единое фундаменталистское государство. (83).

Предпринятые меры, с одной стороны, формально дали быстрый положительный эффект. Однако одинаковый подход ко всем ваххабитам, вне зависимости от степени их реального радикализма не излечил болезнь, а загнал ее вглубь. Деятельность ваххабитов стала только более конспиративной и изощренной, а экстремистские взгляды стали в их среде преобладающими.

Произошла маргинализация ваххабитов, но как течение они не исчезли. Во-первых, сохраняется недовольство населения низким уровнем жизни, ростом имущественного неравенства, неспособностью властей изменить социально-экономическую ситуацию, коррупцией, и это недовольство вновь может принять религиозную форму. Во-вторых, несмотря на сильное давление, исламские радикалы сумели частично сохранить свои организационные структуры, которые законсервированы и пребывают в глубоком подполье. В-третьих, исламский радикализм подпитывается непрекращающимися попытками США и Европы, союзником которых выступает Россия, оказать давление на мусульманский мир.

Что касается Чечни, то там ваххабизм получил первоначальное распространение в период правления дудаевского режима, когда в Грозном был открыт центр ваххабитов, который распространял религиозную литературу, организовывал коллективные моления, проповедовал идеи своего учения через средства массовой информации. Его развитие в Чечне стало возможным, так как дудаевцы заявляли, что они строят исламское государство, которое нуждалось в единой идеологии. В качестве таковой должен был выступить, по замыслам дудаевских идеологов (З. Яндарбиев, М. Удугов и др. ), ваххабизм. (85).

Как показали события последних лет, в Чечне радикальную исламскую идеологию и сопутствующую ей риторику брали на вооружение различные экстремистские силы, как правило, далекие от ценностей настоящего ислама. Последние руководствовались либо принципами радикального национализма (например, Басаев, Удугов, Яндарбиев и др. – И. Д. ), либо зачастую личными корыстными интересами, в том числе криминального характера.

Кроме того, не стоит забывать, что такого рода «ваххабизация» Чечни была усилена в период кампании 1994-96 гг. прибывшими туда зарубежными «моджахедами». Характерной вехой этого процесса явилось формирование весной 1995 г. на территории Чечни отряда иностранных наемников под названием «Джамаат Ислами», которым командовал поданный Иордании Хабиб Абд аль-Рахман Хаттаб. После окончания военной кампании он создал в районе селения Сержень-Юрт Шалинского района Чечни учебный центр – «Исламский институт Кавказа», который фактически являлся филиалом международной экстремистской организации «Братья-мусульмане». (86).

Таким образом, преобладающий в Чечне ваххабизм являлся и продолжает оставаться лишь политическим инструментом в руках различных экстремистских и маргинальных сил, которые в невиданной степени разрослись в этой республике в связи с деградацией чеченского общества в течение всех 90-х гг.

Что касается центральной и западной части региона, то там также отмечаются проявления исламизма, впрочем, и эта тенденция в основном характерна для небольшой части карачаевцев и балкарцев. Впрочем, до осени 1999 г. исламский радикализм здесь не выходил за рамки идеологической пропаганды, практически полностью подпадал под категорию «умеренного», хотя в средствах массовой информации и упоминались отдельные факты участия незначительного числа местных «ваххабитов» в чеченских и дагестанских событиях. Однако причастность ваххабитов из числа карачаевцев в организации взрывов жилых домов в Москве и Волгодонске осенью 1999 г. поставила под сомнение «умеренность» местного ваххабизма, свидетельствует о неприятных тенденциях в развитии экстремизма под прикрытием ислама на территории КЧР.

Среди черкесских народов исламский фундаментализм получил наименьшее развитие. Последнее объясняется не только превалированием здесь национального фактора над конфессиональным, но и тем, что исторически мусульмане-адыги исповедуют самый умеренный толк в суннитском исламе – ханифитский. Последний отличается веротерпимостью, творческим осмыслением коранических норм и уважением к местным традициям, что было свойственно и раннему исламу. Исламские же радикалы проповедуют буквалистский подход к истолкованию Корана и Сунны, крайнюю нетерпимость не только к представителям других вероисповеданий, но и к своим единоверцам-мусульманам, отошедшим, по их мнению, от исполнения предписаний Аллаха. Подобные идеологемы не находят широкой поддержки среди адыгских народов. (87).

Изложенное выше свидетельствует, что исламский радикализм на Северном Кавказе во всех отмеченных формах (наиболее опасная, но не единственная! – «северокавказский ваххабизм») носит квазирелигиозный характер и выступает одной из форм реализации националистических и сепаратистских притязаний конкретных политических группировок, как правило, далеких от истинного ислама. Скорее их можно отнести к носителям «маргинального», «экстремистского» исламизма, мало чего имеющего общего с исламской религией.

Даже краткое рассмотрение причин радикализации ислама на Северном Кавказе свидетельствует, что едва ли не главной из них, вслед за развалом Советского Союза, выступает слабость в регионе традиционного ислама ввиду отмеченных в I главе обстоятельств, среди которых следует отметить и пока еще недостаточную его поддержку со стороны российских и республиканских властей. Все это и обусловило появление на прежде исключительно «традиционалистском исламском поле» других «исламских» структур, в том числе и «ваххабитских», разыгрывающих здесь свою далеко не всегда «исламскую» карту. Все эти структуры сегодня реально, и в первую очередь «ваххабитские», противостоят традиционалистам, развернув против них ожесточенную борьбу. При этом они нередко в ходе этой борьбы против общего противника взаимодействуют и координируют свои усилия, что особенно характерно для Чечни и Дагестана.

Опасность такой консолидации сил «нового ислама» в регионе заключается в том, что противостоящие традиционалистам радикальные течения, организации и группировки, прикрывающиеся исламом, используют религиозный фактор для разжигания межэтнической розни. Обстановка осложняется и тем, что в борьбе со своими идеологическими оппонентами сами представители традиционного духовенства и их последователи политизируются и радикализуются.

Несмотря на имеющиеся специфические особенности и даже коренные различия в развитии ситуации с исламом в различных северокавказских республиках, тем не менее, здесь, как и в других исламских государствах, сложилась своя особая исламская ментальность, что связано, прежде всего, с синкретизацией здесь конфессионального и национально-этнического компонентов: как уже отмечалось выше, религиозные системы всегда приспосабливаются к конкретным бытующим на той или иной территории этнонациональным отношениям. В этом и заключается специфика ислама в различных мусульманских странах или «мусульманских» территориях и образованиях. Попытки же внедрения чуждых ценностей, как показывает практика, встречают сопротивление традиционного для конкретной страны или республики в составе другого государства ислама (населения и исламских структур).

Отсюда следует, что российский традиционный ислам, как и его составная часть – северокавказский/ традиционный ислам, вправе защищать себя от чуждых попыток религиозной, политической и иной идеологической экспансии. Свидетельством того, что на постсоветском пространстве происходит именно этот процесс ожесточенного противостояния традиционного российского мусульманства наступлению чуждой средневековой идеологии, попыткам навязать российским народам некий гибрид арабо-пакистанской ментальности, является мощный отпор, данный нашествию «ваххабитов» в августе-сентябре 1999 г. в Дагестане.

В то же время нельзя недооценивать то обстоятельство, что ваххабизм как оппозиционное движение, призывающее к восстановлению справедливости, строгости, нравственной чистоплотности как изначальных ценностей ислама, органично аккумулирует в себе протестные настроения, столь щедро воспроизводимые нынешней социальной действительностью в регионе. При наличии сверх всякой меры коррумпированных властей и отсутствии грамотной политической оппозиции практически во всех республиках региона многие отчаявшиеся люди, особенно безработная молодежь, начинают связывать с ваххабизмом возможность прямого социального протеста.

Меры противодействия должны быть строго дифференцированы и выступать в правовой, идеологической, политической, организационной, административной и только затем в силовой формах. Последнее представляется важным по причине того, что процесс «исламского возрождения» носит в основном объективный характер и любое непродуманное силовое воздействие на него не только бесперспективно, но и чревато негативными последствиями.

В этой связи, с учетом накопленного в мире опыта по противодействию распространению исламского фундаментализма, представляется целесообразным дифференцированно подходить к двум главным течениям в самом радикальном исламе. С одной стороны, необходимо привлекать «умеренных» к участию в политической (в том числе парламентской) борьбе, интегрировать их в сферу экономики, органы управления всех уровней и т. п. при сохранении контроля со стороны властей за проводимой ими деятельностью, а с другой стороны – применять жесткие административные, даже репрессивные, меры против «исламских» экстремистов.

§ 2. Разновидности проявлений

В 90-е гг. на Северном Кавказе набирает силу исламское возрождение, частью которого является политизация ислама. Проблема салафийи (изданный в 1991 г. в Москве энциклопедический словарь "Ислам" определяет салафитов как "общее название мусульманских религиозных деятелей, которые в различные периоды истории ислама выступали с призывами ориентироваться на образ жизни и веру ранней мусульманской общины квалифицируя как бида все позднейшие нововведения ". (88) на Северном Кавказе во второй половине 90-х гг. приобрела небывалую прежде остроту. Ее распространение ассоциируется с общей социально-политической нестабильностью, угрозой безопасности в государствах и регионах, усилением сепаратистских движений, ростом криминалитета.

Сегодняшняя салафийя существует в контексте двойного противостояния – Восток (мусульманский) против Запада и "истинный ислам" против ислама "испорченного". Причем внутрирелигиозная напряженность может превосходить межрелигиозную. На Северном Кавказе анклавы салафитов существуют в Дагестане, Чечне, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. Распространение салафитских идей является ответом на общий системный кризис в регионе. На Северном Кавказе речь идет в первую очередь о социальной подоплеке салафийи. А уже социальным требованиям примыкают политические.

Реализация идеи социальной справедливости обусловлена созданием исламского государства, что невозможно в рамках Российской Федерации. Отсюда – интерес к созданию такого государства вне пределов России. Заметную роль сыграли салафитские установки при обосновании отделении Чечни от России. Требования ваххабитов Кадарской зоны также носили экономический характер, они стремились оградить себя от произвола местной администрации. Провозглашение ими на своей территории исламского государства (в рамках Российской Федерации) было социальным протестом. Пока социально-экономическая ситуация не изменится - а на это необходимы десятилетия – преодоление кризиса будет видеться на путях переустройства общества на исламских основах. Таковыми они полагают введение шариатского законодательства, обретение социальной справедливости, возврат к строгому "исламскому" кодексу поведения. Но даже полное решение социально-экономических вопросов не устранит салафийю из исламской традиции, легитимной частью которой она является.

Именно с получившей известность под именем ваххабизма салафийей связано превращение ислама в орудие политической борьбы. Именно в связи с активностью салафитов возник вопрос о том, насколько исламский фактор является дестабилизирующим, насколько он влияет на безопасность в регионе и вокруг него. Сегодня, рассуждая о роли ислама на Северном Кавказе, многие имеют в виду прежде всего деятельность политиков и полевых командиров, выступающих под салафитскими лозунгами. Однако насколько в действительности велико значение салафийи как идеологии, насколько обширна ее социально-политическая ниша, сколь велик потенциал? Ислам на Северном Кавказе – это один из факторов, формирующих местную идентичность, воздействующих на мировоззрение индивида, этнического социума.

Влияние ислама на формирование идентичности кавказцев в 90-е годы возросло. В наибольшей степени это характерно для чеченцев, ингушей, этносов Дагестана, а также карачаевцев и балкарцев. В Дагестане число тех, кто считает себя верующим, в постсоветский период колебалось в пределах от 81% до 95%. (89). По оценкам 1995 г. показатель религиозности среди чеченцев составил 97%, среди ингушей – 95%. , среди карачаевцев – 88% (90).

Именно эти народы в наибольшей степени политизированы, и именно территории их проживания отмечены повышенной конфликтогенностью. Говоря о возросшем значении ислама как фактора этнокультурной идентификации мусульман Северного Кавказа, можно выделить несколько ее уровней. На первом уровне, "личностном", речь идет об отказе от атеистической идеологии, об изменении в мировоззрении индивида. Второй уровень, традиционно-обрядовый определяется регулярностью совершения обрядов, соблюдением исламских нормативов поведения. По данным на 1995 г. , среди кавказских мусульман наибольшее значение соблюдению обрядности придают чеченцы (36%), аварцы (34%), даргинцы (43%) и ингуши (28%) (91). Многие журналисты, путешествующие ученые обращают внимание на возросшее внимание к обрядности, на подчеркнутое стремление к соблюдению некоторых исламских запретов, в частности на потребление алкоголя, что было чуждо многим мусульманам еще в начале 90-х гг. (92).

С началом исламского возрождения запрет на потребление алкоголя вновь вступил в силу. Более заметно стало и соблюдение пищевых запретов, нарушение которых в советское время носило массовый характер. Подтверждением конфессиональной идентичности является стремление участвовать в паломничестве в святые места – Мекку и Медину. В 90-е гг. свыше 80% мусульманских паломников из России – выходцы из Северного Кавказа, в основном из Дагестана. В 1998 г. хадж совершили 14 тыс. дагестанцев (93). Ежегодно из Дагестана в Саудовскую Аравию в среднем отправляется 10-12 тыс. чел. Число паломников из других северокавказских республики ниже. Например, в 2000 г. из Кабардино-Балкарии отправилось в Саудовскую Аравию лишь 25 паломников. Статус "хаджи" на Северном Кавказе высок. Не случайно в хадже побывали все главы республик, заметные политики.

Одним из маркеров исламской идентичности является отношение к женщине. "Женский вопрос" на Северном Кавказе всегда выглядел противоречиво. С одной стороны, социальный статус женщины должен был соответствовать исламским нормативам, с другой – он определялся местной традицией, в соответствии с которой роль женщины в обществе была высокой. В конце 90-х гг. в отношении к женщине стал заметнее исламский акцент. В 90-е годы актуализировалась проблема полигамии. Публичные выступления против многоженства становятся все реже.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5