Жизнедеятельность П.А. Кропоткина и ее место в развитии мировой общественной мысли

и невостребованными анархическим движением в России того периода. Начало

века, эпоха трех российских революций - это эра почти безраздельного

господства в русском анархизме анархо-коммунистических идей Кропоткина, для

которых хаpактеpна безоговорочная вера в то, что свободное и справедливое

общество возникнет на другой день социальной революции, и что общество это

будет свободным не только от угнетения и притеснения личности, но и от

общественных антагонизмов вообще. Неудивительно поэтому, что Боровой с его

заостренным вниманием к проблеме свободы личности и убежденностью в

невозможности абсолютного примирения противоречий между личностью и

обществом, остался непонятым своими коллегами по анархическому движению. Но

несмотря на то, что, по словам одного из друзей Борового, Н.Отверженного,

"популяризаторы основных идей Кропоткина содействовали тому, что имя их

учителя сделалось после Бакунина самым известным среди русских анархистов,

а его мировоззрение почти адекватным самому понятию - анархизм", в русском

анархизме, получившем мощный импульс с революцией 1905 года, наметилось

немногочисленное, но мощное по своему идейному потенциалу течение,

поставившее своей целью ревизию анархизма в его кропоткинском варианте.

Движение это связано с именами теоретиков анархо-синдикализма -

Новомирского, Григория Максимова и стоявшего несколько особняком от них

Алексея Борового, который в силу своего специфически-философского интереса

был оторван от практики синдикалистского движения. "При всем уважении к

личности П.А.Кропоткина, - писал в уже цитировавшемся очерке Н.Отверженный,

- теоретики анархо-синдикализма осознавали, что их разногласия и споры

лежат не только в плоскости тактической, но, быть может, еще более в

философской. Разнородное, почти противоположное понимание анархизма, как

мироощущения и философии жизни разделило эти идейные направления.

Преодоление "кропоткинизма" стало почти основным вопросом анархо-

синдикалистского движения в России" [2]. Что же не устраивало Новомирского,

Борового и их товарищей в учении, которое к началу века было общепринятым

среди анархистов и носило характер почти догматический? Прежде всего анархо-

синдикалистов не удовлетворяла слабая, с их точки зрения, научная и

логическая обоснованность теорий Кропоткина. "Мы, русские анархисты,

прошедшие школу марксизма, - писал Новомирский, - не можем удовлетвориться

теми туманными чувствительными фразами, которые у нашего дорогого учителя

часто занимают мест аргументов".Ему вторил А.Боровой: "Даже в произведениях

выдающихся представителей анархистической доктрины мы будем поражены

слабостью теоретической аргументации. Конечно, пафос сердца, трепет

страданья, которыми проникнуты многие вдохновенные страницы Кропоткина или

Реклю, невольно заражают читателя; но в этих книгах, писанных кровью

сердца, нет той неумолимой логики фактов, которая не только трогает, но и

убеждает"[2]. Кризис марксистских взглядов, через который прошли почти все

теоретики русского анархо-синдикализма, в том числе и Алексей Боровой, и

последовавшее за этим разочарование в теоретических выкладках "князя-

бунтовщика" и его последователей, заставил их искать свой путь в

анархизме.[17] "Живые анархисты меня ничему не научили, - напишет позднее в

своих воспоминаниях Боровой. - Социологическое вооружение их по большей

части было слишком слабым". Однако, столкнувшись с неспособностью

современного им, в основном кропоткинского, анархизма наполнить свои

идеальные формулы конкретным содержанием, новое поколение анархистов не

спешило оставить идеал свободной личности ради менее мечтательных и более

рациональных доктрин либерализма и социализма. Вместо этого они занялись

радикальным пересмотром концепций "традиционного анархизма", попытавшись

вернуть ему так часто декларируемые его сторонниками жизненность и реализм.

Этот повышенный интерес Борового к проблеме личности, ее свободы и ее

развития - один из основных моментов, разделявших его и Кропоткина, в

учении которого этой проблеме не суждено было занять сколько-нибудь видного

места.[17] "Фактически, - писал А.Боровой в одной из своих статей,

посвященных критическому разбору доктрины Кропоткина, - она - или просто

снимается с очереди, или лишается своего принципиального характера".[2]

Характеризуя свою книгу "Анархизм", Боровой подчеркивал, что она прежде

всего является попыткой порвать с рационализмом "традиционного анархизма",

бывшего, согласно Боровому, рационалистически построенным учением, из

которого делались романтические выводы. В противовес ему Боровой попытался

создать собственную теорию, которая, напротив, была бы романтическим

учением, враждебным "науке" и "классицизму", опирающимся на реалистическую

тактику. К сожалению, А.Боровой так и не написал общего критического

очерка, давшего бы нам более полное представление о его отношении к

кропоткинизму, хотя черновики, планы, общие наброски подобной работы

хранятся в его архиве. Поэтому в своих рассуждениях нам придется опираться

на немногочисленные и по необходимости краткие замечания, оставленные

Алексеем Алексеевичем в его статьях и черновиках.

Уже говоря о самых общих основах мировоззрения Кропоткина, Боровой был

вынужден оговориться: "я вовсе не фанатичный поклонник П.А. Разделяя его

социально-политическое мировоззрение, многое, очень многое в его

мироощущении мне чуждо. Не частные пробелы, не частные противоречия даже

являются препятствием для меня, чтобы принять полно, безоговорочно духовное

наследие П.А. Нет, может быть, мое разногласие с П.А. - больше, глубже,

может быть в самом приближении - подходе его к миру вещей и миру людей

сокрыто нечто, что останавливает меня от беспрекословного принятия его

идей".[2]

Безусловно, это "нечто" - кропоткинский рационализм, отношение к

философии вообще и в частности, к диалектике. Конкретнее об этом А.Боровой

пишет в рецензии на книгу Кропоткина "Современная наука и анархия": "и при

самом враждебном отношении к метафизике, едва ли можно так презрительно

отмахиваться от нее, как это делает Кропоткин по отношению, например, к

Канту или Бергсону".

Анализируя то, как Кропоткин применяет свой излюбленный индуктивно-

дедуктивный метод по отношению к социологическим исследованиям, Боровой

отмечает явную слабость теоретической аргументации и явную недостаточность

исследования такого основополагающего аспекта анархической доктрины, как

вопрос о возникновении государства, а если взять шире, - то идеи Кропоткина

об эволюции как основном социологическом законе.[17]

"Вся книга Кропоткина, - пишет Боровой, - является по существу

сплошным обвинительным актом по адресу государства... И такая точка

зрения была бы совершенно понятной, если бы мы подходили к государству

в любой из его исторических форм с этическим мерилом... В своем

историческом исследовании он сам приходит к выводу, что история не

знает непрерывной эволюции, что различные области по очереди были театром

исторического развития; при этом каждый раз эволюция открывалась фазой

родового общежития, потом приходила деревенская коммуна, позже

свободный город; государственной фазой эволюция

заканчивается... Он, как натуралист, должен был бы искать причин,

почему история любого человеческого общежития, начав с "свободы",

кончает неизбежно"государством-смертью".[17]

Анализируя далее проблему возникновения государства по

Кропоткину, Боровой приходит к выводу о том, что "он (Кропоткин) почти

не изучает, или не интересуется процессом внутреннего разложения тех

общежитий, которые представляются ему если не идеальными, то

наиболее целесообразными. Он исследует внешнюю политику по отношению к

средневековой коммуне, городу, ремеслу, и не замечает внутреннего

раскола, находящего себе часто иное объяснение, чем злая только воля

заговорщиков против соседского мира. В развитии общественного процесса

он почти игнорирует его техноэкономическую сторону... Этой

неполнотой исторического анализа объясняется и некоторая романтичность в

его характеристике средневековья".

В результате Кропоткин приходит к идеализации "всякой коммуны, на

какой бы низкой ступени правосознания она не стояла". Протестуя против

этого явно неанархического взгляда, Алексей Боровой совершенно

справедливо замечает, что "в отдельных догосударственных формах мы

найдем ту же способность убивать свободную личность и свободное

творчество, как и в современном государстве. И конечно, - заключает он, -

у государства, играющего в изложении Кропоткина бессменно роль

гробовщика свободного общества, были причины появления более

глубокие, чем рисует Кропоткин. Общество истинно свободных людей не

может породить рабства, истинно свободная коммуна не привела

бы к рабовладельческому государству".[5]

Неудивительно, что вследствие невнимания, зачастую просто отказа от

серьезного анализа исторических и общественных явлений, Кропоткин

приходит к чрезмерно романтической оценке таких основополагающих

факторов своей теории, как творчество масс и взаимопомощь, к

необоснованному противопоставлению обычаев, вырабатываемых

обществом, и законов, якобы возникающих по произволу жрецов,

колдунов и вождей. Критикуя эти стороны кропоткинского учения,

А.Боровой писал: "необходимо признать, что в самом "народе", в самих

"народных массах" могут также жить и развиваться освободительные

стремления, как и лукавый страх перед благосостоянием сегодняшнего дня,

грошевый утилитаризм, способный и саму свободу сделать предметом торга...

И само государство есть также продукт творческих сил масс, а не

выдумка случайных прирожденных "злодеев", желающих во что бы то ни

стало портить человеческую историю".[2,17]

А теперь попытаемся определить место Кропоткина в европейской

общественной мысли. Американский биограф Кропоткина М.Миллер утверждает,

что расхождения между марксизмом и анархизмом по вопросам стратегии "не

исключают общих положений". Главным из таких общих положений он считает

цель - коммунистическое самоуправление. По форме такая трактовка анархизма

сходна с принятой у нас. Еще В.И.Ленин писал, что "в целях с нами будут

согласны и анархисты, потому что они стоят за уничтожение эксплуатации и

классовых различий". Различие двух течений - в принципах: "Принципы

коммунизма заключаются в установлении диктатуры пролетариата и в применении

государственного принуждения в переходный период. Таковы принципы

коммунизма, но это не его цель".. Эта общность цели - очень важный

показатель, позволяющий нашим авторам включить оба течения в общее понятие

"левые силы" и покритиковать Кропоткина за излишнюю нетерпеливость. Правда,

некоторых из них не удовлетворяли столь умеренные выводы и они объявляли

Кропоткина "реформистом" и "муниципальным социалистом самого вульгарного

толка". Тем самым "левак" Кропоткин "сдвигался" вправо и получалась

фантасмагория в духе "право-левацкого" уклона. Но не будем слишком строго

судить работы, вышедшие в те годы, когда само упоминание о Кропоткине не

приветствовалось. Скажем только, что эти высказывания парадоксальным

образом совпали с точкой зрения большинства буржуазных авторов. Трудность

определения места анархизма в истории общественной мысли состоит в том, что

на Западе в определение понятий "правый" и "левый" вкладывается другой

смысл, чем тот, который появился в СССР в последнее время, особенно

применительно к нашему современному обществу. Правыми, по западным

понятиям, являются сторонники максимально возможного ограничения функций

государства - либералы в классическом смысле или неоконсерваторы. Их левой

антитезой являются неолибералы, выступающие за государственное

регулирование экономики и социальной сферы. И, наконец, на крайнем левом

фланге - коммунисты, сторонники партийно-государственной монополии на

средства производства и идеологию. Некоторые авторы ставят слева еще и

фашизм. Критерий ясен: чем правее, тем меньше роль государства.[10]

Но мы думаем, что именно сейчас будет уместно решить еще и другую

задачу - попытаться оценить место анархизма среди политических учений

Европы, и приведем точку зрения зарубежных авторов. Политолог из США Дж.

Ранкл указывал, что "хотя некоторые современные анархисты испытывают

ностальгию по имевшему когда-то место сотрудничеству с марксистами... у них

больше связей с либерализмом (классическим) на базе признания свободы

индивида". Эта точка зрения далеко не единична. Многие буржуазные авторы в

той или иной степени склонны сближать доктрину Кропоткина с классическим

либерализмом. При таком подходе он должен был бы стоять крайним справа. И

действительно, с неоконсерватизмом его сближает антиэтатизм,

проповедовавшийся им, однако, в самой крайней форме. Но, поскольку выше мы

уже отметили, что четкой границы между государством и анархией нет (смотря

что понимать под анархией) , то в этом смысле не должно быть и непроходимой

стены между крайним классическим либерализмом и умеренным анархизмом. В

эту, казалось бы, стройную схему вклинивается одна "деталь", существенно

все меняющая: коммунизм Кропоткина. Русский мыслитель был не только

противником государства, но и противником частной собственности. Поэтому у

анархизма есть общие черты и с либерализмом, и с коммунизмом. Не в этом ли

корни утопии? Можно максимально децентрализовать общество, развивать

непосредственную демократию, сосредоточить власть на местах. История знает

такие примеры. Можно провести всеобщую национализацию, ликвидировать

эксплуатацию - и такое уже было. Но возможно ли и то, и другое

одновременно?[6]

Кропоткин думал не только о переходе от худшего к лучшему. Он мечтал

об абсолютном совершенстве, фактически о рае на земле, который к тому же

должен был быть достигнут сейчас, сегодня, одним мощным прорывом из

обыденности. Н.Бердяев считал эту мечту составной частью русской идеи (имея

в виду, конечно, не только земной, рукотворный рай). Но не справедливо ли и

другое? Это - типично европейская идея нового и новейшего времени. Еще

просветители XVIII в. мечтали о царстве разума. Мечтал о нем и Робеспьер,

иначе не уничтожил бы он столько людей. Ради чего-то меньшего не стали бы

себя закалывать по очереди одним кинжалом "последние монтаньяры" после

неудачного восстания в мае 1795 г. и Бланки не провел бы большую часть

жизни в тюрьмах. Когда идеи просветителей материализовались в обычное

буржуазное государство, мечтатели о всеобщем счастье усовершенствовали свои

идеи, добавив к ним требование экономического равенства. И снова полилась

кровь. Террористы конца XIX в. губили себя и других, мечтая о всеобщем

счастье. И в нашей стране, по крайней мере поначалу, те, кто осуществляли

красный террор, думали о всеобщем счастье, а не о "реальном социализме".

Сильная цель заставляла их прибегать к сильным средствам, на которые сквозь

розовые очки смотрели западные наблюдатели типа Теодора Драйзера или Ромена

Роллана, ожидавшие, что здесь-то и будет реализована их надежда. Русский

мыслитель Кропоткин вполне вписывается в эту общеевропейскую тенденцию. Но

ни в коем случае не следует считать, что для всех ее представителей цель

оправдывала средства, что все они были одержимы желанием крушить и убивать.

Кропоткин, как и Жорес, был гуманистом. Для таких людей не существовало

различия между целью и средствами. И то, и другое было как бы частью

единого целого. На генезис социальной теории Кропоткина наложили заметный

отпечаток черты его характера. Чаще всего анархист рисуется в воображении

разухабистым громилой или маньяком-убийцей с горящим взором и бомбой в

руке. Конечно, среди анархистов были и такие, но ничего менее похожего на

Кропоткина, чем этот портрет, наверное, нельзя придумать. Вот как описывал

его Дейч: "Среднего роста...с большой светло-русой бородой, совершенно

лысый, Кропоткин нисколько не напоминал революционера-анархиста. Он был

чрезвычайно подвижен, говорил быстро и плавно, производил очень

благоприятное впечатление своей простотой, очевидной искренностью и

добротой". Если Бакунин был "анархичен" и по образу жизни, то ничего

подобного не скажешь о Кропоткине. Он обладал спокойным, уравновешенным

характером, большим запасом знаний, был способен к систематической работе.

Неслучайно именно он стал создателем целостной теории анархизма. Писал

Кропоткин просто, без "наукообразных" терминов, стремясь быть понятным

всем. Важной составной частью психологического портрета русского мыслителя

был оптимизм. Биографы Кропоткина Дж.Вудкок и А.Авакумович видели причины

этого оптимизма в следующем: во-первых, во влиянии романтической литературы

в юности, во-вторых, в общей интеллектуальной атмосфере XIX в., связанной с

верой в прогресс, науку, постепенное движение от худшего к лучшему, а в

конечном итоге - к совершенному. И, наконец, в том, что Кропоткину всегда

все удавалось и он не сталкивался с изнанкой жизни. Интеллигентные рабочие-

часовщики - не типичные рабочие. Точно так же патриархальные духоборы,

которым Кропоткин помог переселиться в Канаду, - не типичные крестьяне.

Трудно сказать, в какой мере правы эти авторы. Важно другое: оптимизм

Кропоткина сыграл не последнюю роль в его социальной теории. Чем, если не

им, можно объяснить всю его анархо-коммунистическую доктрину? Или

приведенное выше заявление во французском суде? "Даже наиболее пламенные

последователи Бакунина выражали сомнение, что все могло устроиться так

скоро, тихо и гладко, как изображал Кропоткин", - писал Дейч.[10]

Другой важнейшей чертой характера Кропоткина была высокая

нравственность. Постоянные нравственные искания были характерной чертой

лучшей части русской интеллигенции XIX в. И поэтому его величайший гуманизм

повлиял на все учение. Для П. А. Кропоткина "взаимопомощь", "солидарность"

- не абстрактные понятия, а нравственные категории, фундамент его этических

воззрений. "Что взаимная помощь, - писал он, - лежит в основе всех наших

этических понятий, достаточно очевидно". Вот почему в своей последней

работе "Этика", оставшейся незавершенной, Кропоткин вновь возвращался к

этому закону. "Общественный инстинкт, прирожденный человеку, как и всем

общественным животным, - вот источник всех этических понятий и всего

последующего развития нравственности", - писал он.[8] Именно на основе

этого закона П. А. Кропоткин формулировал свою этическую концепцию,

рассматривая взаимопомощь как исходный принцип формирования нравственности

человека. Практика утверждения взаимопомощи в процессе длительной эволюции

человечества, по мнению Кропоткина, логически "ведет к развитию чувства

справедливости с его неизбежным чувством равенства или равноправия...".

Равенство в социальном плане - это и есть идеал анархо-коммунизма. Вместе с

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7