Курсовая работа: Восприятие русскими иностранцев по русским источникам 15-16 веков

Иноземцы не хуже русских людей знали о жесткой реакции русских властей на обвинения в религиозных притеснениях русских людей иноверцами. Трудно поверить, что осторожные западноевропейские коммерсанты стали бы подвергать опасности свое дело и самих себя из одного лишь желания оскорбить религиозные чувства или «привести в свою веру» русскую прислугу и «работных людей» [26].

Конечно, отношения разных иноземцев со служившими «из найму» или отданными «головою в зажив долга» русскими людьми складывались по-разному. Нередко русские люди (в основном отданные иноземцам «в зажив долга») бежали от своих иностранных хозяев, подчас, прихватив их имущество.

Однако бывали и обратные случаи. Бежавший в 1671 году от подьячего Разрядного приказа Ивана Костаусова «кабальный человек» Григорий Григорьев поселился с женой в Новой Немецкой слободе у торгового иноземца у Ивана Бермана[27]. В 1692 году кадашевец Фома Курдюков был взят на Хамовный двор по долговому иску дьяка стрелецкого приказа Григория Сандырева.

В своем челобитье сам Фома, ссылаясь на Соборное уложение и на государевы указы, требовал вернуть его обратно к своему кредитору-голландцу «Вахромею Петрову сыну Мерлеву», у которого он уже прожил «в зажив долга» 8 лет[28].

Ввозимые из-за рубежа предметы роскоши, картины и кни­ги в основном оседали в домах знати. По свидетельству Б. Койэта в домах у простого народа «на стенах редко видно, что другое, как несколько образов». Именно любовью к образам следует объяснять возникшую среди русских горожан во второй половине XVII века охоту к приобретению «немецких печатных листов» с изображением библейских сцен и святых. Нешуточную обеспокоенность по этому поводу проявили духовные власти. В патриаршей грамоте с осуждением говорилось, что русские люди «покупают листы на бумаге немецкие печатные и продают, которые листы печатают немцы еретики, люторы и калвины, по своему их проклятому мнению неистово и неправо а они еретики святых икон не почитают и руга-яся развращенно печатают в посмех христианам и того ради велети бы о том крикнуть бирючу, чтоб на бумажных листах икон не печатали, и немецких еретических не покупали и в рядах и по крестцам не продавали»[29]. Патриаршая грамота не случайно запрещала русским людям не только покупать «немецкие» листы, но и самим печатать изображения святых. Гравированные иллюстрированные «Библии» и «Священные истории» Борхта, Пискатора, Схюта, Наталиса и др., отдельные серии гравюр становились популярным источником у русских мастеров[30]. Запрет патриарха не подействовал. Швед Юхан Спарвенфельд, посетив в Торжке дома нескольких зажиточных горожан, обратил внимание на украшавшие их гравюры духовного содержания, большая часть из которых была русскими с русскими надписями, но попадались и раскрашенные голландские гравюры.

Принимавшие православие выходцы из Западной Европы едва ли могли существенно повлиять на русское общество в культурном плане. Записки иноземцев, посещавших Московское государство в XVII веке, полны негодующих замечаний в адрес «безбожных лицемеров», изменивших своей вере в пользу православия. В большинстве своем «новокрещены» отвергались обществом своих прежних земляков и единоверцев. Традиционный для русских людей образ жизни (ношение русского платья и т. д.) был обязателен и для принявших православие выходцев из Западной Европы, за этим строго следили духовные власти. Лишенные общества своих бывших соотечественников «новокрещены» ассимилировали, вступали в брак с русскими людьми и быстро растворялись в московской среде.

Поведение русских людей (уличные насмешки и т. п.) вполне могло восприниматься некоторыми участниками иноземных посольств как выражение общей неприязни русского народа к иностранцам. Известия о «немилосердной злобе «русских к иноземцам» и им подобные, встречаются, как правило, у авторов, недолго пробывших в России. В сочинениях иностранцев, имевших возможность лучше познакомиться с Московским государством и его жителями (А. Олеарий, С. Кол-лине, Я. Рейтенфельс), такие утверждения либо не встречаются вовсе, либо, как у Патрика Гордона, исчезают по мере адаптации к русской среде.

Не известно ни одного случая насильственных действий против выходцев из Западной Европы, однозначно спровоцированных ксенофобией, или религиозной нетерпимостью русских горожан к «немцам». Нападения на выходцев из Западной Европы в основном имели криминальную подоплеку и предпринимались с целью грабежа. Грабежи, разбой и убийства на улицах русских городов XVII века случались нередко, особенно в темное время суток. Пораженный Мейерберг писал: «В Москве не рассветет ни одного дня, чтобы на глаза прохожих не попадалось множества трупов убитых ночью людей».

Иногда обидчивые иноземцы сами затевали драки с русскими горожанами, в ответ, на насмешки атакуя своих обидчиков с оружием в руках. Подчас выходцы из Западной Европы сами своим поведением провоцировали стычки с местным населением. В 1644-45 годах бесчинства и безобразное поведение датчан из свиты королевича Вальдемара приводили к многочисленным стычкам с горожанами[31]. Секретарь датского посольства Андрей Роде описал подобный случай с майором фон Заленом (1659 год). Возвращаясь из гостей и будучи сильно навеселе, офицер «подъехал к какому-то торговцу и хотел купить у него яиц, выражая при этом желание осмотреть предварительно несколько штук, чтобы убедиться в свежести их. Но когда они ему были переданы, он бросил их одно за другим торговцу в лицо и запачкал его таким образом совершенно. Свидетели этой выходки прибежали и страшно избили майора и его слугу».

Отдельного рассмотрения заслуживает описанный в сочинении Адама Олеария эпизод из жизни московских «немцев» после учреждения царем Новой Немецкой слободы. «Сначала, впрочем, они и здесь терпели сильный соблазн, вследствие обвинений жены полковника Лесли в том, будто она своевольно бросила русские иконы в огонь. В немецких церквах тогда сорвали кафедры проповедников и алтари, а также снесли и крыши, но через некоторое время им разрешено было вновь покрыть церкви крышами; лишь алтари и кафедры проповедников им не позволили возобновить».

Само по себе известие не содержит никаких указаний на то, что разрушения в протестантских храмах были произведены возмущенным народом. Сомнения в стихийности этого выступления вызывает локальность описанных разрушений в Немецкой слободе. Если представить, что русские люди действительно, повинуясь стихийному порыву, ворвались в Немецкую слободу с целью покарать «еретиков и богохульников-немцев», то остается лишь удивляться, что в известии упоминается о ущербе, нанесенном лишь крышам, кафедрам и алтарям «немецких» церквей, а не жизни, здоровью или имуществу самих «немцев». Коллективные погромные действия, осуществляемые народом «без государева указу», по понятиям того времени не могли расцениваться властями иначе как бунт. В самой слободе нападавшие должны были бы встретить сопротивление со стороны несших караулы стрельцов, да и самих «немцев» (большинство проживающих на Кукуе иноземцев были военные).

Ряд обстоятельств заставляют серьезно усомниться в том, что подобные события вообще имели место. Известие об инциденте не подтверждается ни одним русским источником, хотя события такого рода должны были оставить след в документации московских приказов. Ни единым словом, ни о чем подобном не упоминается в записках других иноземцев, а также в донесениях находившегося в то время в Москве шведского резидента Иоганна де Родеса, бывшего в курсе дела Лесли и отмечавшего все важные перемены в положении иностранцев.

Обращает на себя внимание и наличие в известии очевидного хронологического несоответствия. Голштинец пишет, что разгром в «кирках» был учинен уже после создания Новой Немецкой слободы. Указ об отводе земли под слободу последовал 4 октября 1652 года. Однако о поступке жены полковника в Москве стало известно гораздо раньше (не позднее 23 марта), а 14 апреля 1652 года Лесли уже был прочтен приговор. Трудно представить, что месть горожан за поступок Лесли могла настигнуть иноверцев по прошествии более чем полугода после того, как дело было закрыто. Вероятней всего, Олеарий был введен в заблуждение кем-то из своих московских корреспондентов, пожелавшим украсить историю жизни «немцев» в России яркими деталями.

Не вполне ясно, что имел в виду В.Я. Уланов, когда писал, что слободу иноземцев не единожды «погромно жгли». Старая Немецкая слобода выгорела в Смутное время вместе с большей частью Москвы и ее предместий. Ни один из известных русских источников, ни записки иноземцев не содержат никаких известий о «погромных поджогах» Новой немецкой слободы. Как и в других частях города, в Немецкой слободе иногда случались пожары. В суматохе «пожарного времени» нередко находились желающие поживиться хозяйским добром. Отмечены и преднамеренные поджоги. В 1671 году била «челом и являла» жена торгового иноземца Адольфа Гутмана Сара: «сентября против 13 числа в полноч в Новой Немецкой слободе неведомо, какие воровские люди хоромишки мои зажгли с огорода под кровлю. И покамест у тех хоромех верхи горели, и они воровские люди ворвались в хоромы, и будучи в хоромах свечи задули и многие мои пожитки рознесли»[32]. Однако этот и подобные ему случаи не могут свидетельствовать о погромных настроениях русского населения по отношению к иноземцам и относятся к разряду криминальных. Грабеж во время пожара или поджог с последующим грабежом был распространенным разбойничьим приемом, а богатые дворы иноземцев представляли собой весьма привлекательную добычу для грабителей.

Любопытные детали об отношении русских жителей к выходцам из Западной Европы может дать история городских восстаний в России XVII века. Во время московского восстания 1648 года город на некоторое время оказался в руках возмущенного народа. Лояльность стрелецкого войска, по-видимому, вызывала у власти сомнения. Поэтому для защиты особы государя в Кремль были призваны силы, свободные от подозрений в сочувствии к бунтовщикам: «всем немецким офицерам под секретом было сказано, чтобы они, собравшись и хорошо вооруженные, сразу явились в Кремль: мятежная чернь все еще продолжала по временам подступать к Кремлю». Вот как в книге Олеария описывается реакция русских людей на это событие: когда, во исполнение этого требования, немцы собрались в большом числе, то приходилось удивляться, как мятежники охотно уступали им место, любезно говоря: «Вы честные немцы, не делайте нам зла, мы вам друзья и во веки не намерены совершить вам что-либо злое».

В чем же была причина удивительной, по мнению Олеария, любезности русских горожан к «немцам»? Рассматривая причины московского восстания 1648 года (рост налогов, злоупотребления «сильных людей»), мы не находим никакого видимого повода для ненависти или враждебности русских людей в адрес «служилых немец». Ко времени выступления «немецкого» отряда с главными народными обидчиками было уже покончено. При этом реального вооруженного противодействия народу никто не оказывал. Царь обещал удовлетворить требования восставших. И народный гнев пошел на убыль. Столкновение же с хорошо вооруженными и опытными в военном деле «немцами» обещало быть кровопролитным и в планы восставших явно не входило. По всей вероятности, вид вооруженных иноземцев в тот момент вызывал в русских людях не враждебность или агрессию, а скорее опаску. Громкое изъявление русскими горожанами своей дружбы к «немцам», ярко контрастировавшее с традиционными уличными насмешками, вероятней всего, было вызвано желанием избежать конфликта с отрядом иноземных офицеров. Столкновения не произошло, что, по-видимому, устраивало обе стороны. «Немцы» свободно прошли сквозь толпы горожан и взяли Кремль под охрану.

Хитрый прием был использован в коллективном челобитье жителей Холмогор в 1663 году. Посадские люди верхней половины Никольского приходу жаловались на торгового иноземца голландца Михаила Иванова. Доносили, что двор свой поставил «на тяглые два дворища» близко от двух православных храмов, а живет в нем «не бережно избы и поварни топит безпрестанно днем и ночью», что грозит церквям и церковной казне пожаром, что на дворе своем держит и продает «заповедное питье» и табак, что иноземцы на том дворе «многие игры творят, и стреляют». А кроме того, «в посты и постные дни от мясново варенья и табаку к церквам Божим от дому ево великий смрад несет». Действительная же причина челобитья обнаруживается в конце документа: «А за те тяглые два двора всякие твои великого г-ря подати и великие отпуски и тягло платим, и службы служим мы сироты твои осталые людишки. А он иноземец с двора своего тягла с нами не платит, а дву дворищ тягло платит малое. И от того мы бедные платили за те дворы и обнищали и обдолжали»[33]. Описанием исходящей от двора иноземца угрозы пожара и осквернения для православных храмов посадские люди надеялись произвести сильное впечатление на московские власти. Вряд ли соседство иноземца в действительности так уж досаждало церквям - приходские священники в челобитье посадских людей участия не принимали. Вероятно, проблема неуплаты или недоплаты податей иноземцами, имевшими дворы или дворовые места на тяглой земле, была актуальна для посадских людей северных городов.

В своей работе «Религиозный быт русских по сведениям иностранных писателей XVI-XVII веков» Л.П. Рущинский писал: «Это внутреннее отношение русских к иноверцам и иностранцам, если нельзя назвать прямо враждебным, то, без всякого опасения усилить его резкость, мы можем назвать его религиозным отвращением». Вне всяких сомнений, видеть устойчивое и неизменное «религиозное отвращение», носящее характер общей неприязни к «немцам-еретикам» во всех слоях русского общества в XVII веке, было желанной целью «духовных властей». Однако мы не находим никаких свидетельств того, что сам факт присутствия выходцев из Западной Европы в Московском государстве XVII века оскорблял религиозные чувства русского населения.

Негативная реакция возникала лишь случаях неподобающего поведения «немцев» по отношению к священным предметам, в первую очередь, к православным иконам. Известно, насколько сильной была в русском обществе традиция почитания святых образов. От православных людей не могло укрыться, что «немцы» при виде икон не проявляют должного к ним почтения (не снимают шляп, не совершают поклонов и крестного знамения и т. д.). Жива была память о Смутном времени и бесчинствах поляков, глумившихся над иконами, да и в последующее время появлялись основания подозревать иноверцев в неподобающем обращении со священными предметами. С нежеланием иноземцев обнажить головы во время крестного хода Олеарий связывал запрет на ношение иност­ранцами русской одежды. К чинам шведского посольства 1655-58 гг., смотревшим процессию в Москве, патриарх посылал дворянина узнать, «почему они не встали и не обнажили голов в то время, когда мимо них несут изображения Бога и святых?» Останавливаясь на постой в русских домах, неосведомленные в местных обычаях выходцы из стран Запада могли улечься спать ногами к иконам. (Голландца Витсена предупреждали, что у русских это считается большим неуважением и грехом).

Вольно или невольно «немцы» своим поведением сами время от времени провоцировали русских людей на подозрения и неприязнь. Не удивительно, что у русских людей рождались опасения в том, что оставленные в отданных «немцам» домах иконы могут подвергнуться поруганию. Олеарий писал: «Когда несколько лет тому назад немецкий купец Кароль Мелин купил у русского каменный дом, русские начисто выскребли все иконы, написанные на стенах, на штукатурке, и пыль от них унесли с собой». Из помещений, занимаемых выходцами из Западной Европы, хозяева выносили образа. А если все-таки оставляли, то после постоя «немцев» хозяева призывали священника, чтобы тот освятил образа заново. Определение «религиозная брезгливость», или враждебность к иноверцам, здесь, на мой взгляд, едва ли уместно. Негативную реакцию русских людей инициировало желание оградить от возможного поругания чтимые святыни. В период наибольшего обострения «антинемецкой» кампании, вдохновленной патриархом Никоном, заботу о защите священных предметов от поругания «еретиками»  проявили русские власти. Осенью 1652 года Эберс писал: «Ни один иностранец не должен был иметь у себя в доме образов русских святых; у кого находили их, подвергали высшему наказанию. Шведский двор подвергся самому тщательному осмотру с целью убедиться, что там не было образов. Одно изображение креста, найденное там, сорвали и унесли с собой».

Если же «немцы» оказывали должное уважение русским религиозным обычаям и даже сами им следовали (пускай лишь внешне), никакой неприязни или «брезгливости» к иноверцам - «еретикам» коренное население не проявляло. Николаас Витсен, описывая празднование пасхи (1665г.) русскими людьми, обычай обмениваться расписными яйцами и поцелуями, отмечал: «Каждый здесь так делает, и в поцелуе не откажет ни одна, какая бы не была знатная дама, хотя бы и на улице». По словам Витсена, этому приятному обычаю следовали и некоторые «немцы». «Мне тоже случилось целовать многих важных дам: и иноземных и русских девушек». Никакого протеста со стороны местного населения такое поведение «немцев» не встречало. Русские люди не отказывали выходцам из Западной Европы в традиционном пасхальном целовании, несмотря на то, что костюм явно обличал в них иноверцев. В 1676-х году русские служители «до дровосеков, водоносов и истопников включительно пришли к господину послу с поздравлениями, неся изящно расписанные яйца». Всей посольской свите русские люди также принесли такие же подарки».

Когда в свите голландского посольства, находившегося в Москве в 1665 году, скончался дворецкий Хенрик де Конинг, то на его похороны, помимо соотечественников, пришли и русские люди. «Из русских пришли истопники, дровосеки и кухонные слуги поклониться телу умершего и помолиться за упокой его души, по их обычаю просили у него прощения, жалели о его смерти, спрашивали, как это он вдруг так умер, отчего и т. д.». Оплакивая умершего и вознося молитвы за упокой его души, простые русские люди следовали сложившейся традиции, по-видимому не задумываясь, насколько уместно такое поведение по отношению к «иноверцу-еретику».

На основании всего вышеизложенного можно придти к выводу о том, что конфессиональные различия не сформировали в народной среде устойчивой неприязни к выходцам из Западной Европы, при которой сам. факт принадлежности к «немцам» являл бы собой повод для враждебности. Более того, само по себе присутствие иноземцев в русском обществе не задевало религиозных чувств русских людей в том случае, если поведение иноверцев не воспринималось как оскорбительное для почитаемых православных предметов, религиозных обычаев и обрядов. Фактор религиозной неприязни если и присутствовал, то не сформировал в среде русских горожан направленной ненависти и агрессивности по отношению к «немцам».

Сохранилось немного известий об отношении русского крестьянства к выходцам из Западной Европы. Правительство Московского государства, испытывая финансовые затруднения, в первой половине XVII века наделяло выходцев из Западной Европы поместными землями. Можно только догадываться о том, как строили отношения с русскими крестьянами помещики-«немцы». В одном лишь можно не сомневаться - выходцы из Западной Европы стремились извлечь из пожалованных им поместий максимальную прибыль. Традиционный русский образ жизни и ведения хозяйства должны были им казаться нерациональными, крестьяне недостаточно трудолюбивыми,- количество религиозных праздников, когда православные люди воздерживались от работы, избыточно большим и т. д. Подобное отношение «немцев» к православным крестьянам сохранялось и в более позднее время. Собирателем русского фольклора А. Н. Афанасьевым была описана народная сказка «О преподобном шерстне». В ней немец-управляющий заставлял крестьян работать в дни церковных праздников, за что и был наказан - ужален «преподобным шерстнем».

Трудно сказать, как складывались отношения с «немцами» русских крестьян дворцовых волостей, приписанных к заводам иностранных промышленников, но нет сомнений в том, что сам факт передачи воспринимался негативно. Вероятней всего, причина заключалась не в национальности или вероисповедании иностранца, а то, что крестьяне подвергались безжалостной эксплуатации заводчиком. В 1675 году за невыполнение обязательств перед казной у наследницы голландского заводчика фон Сведена была отобрана Иванковская волость Каширского уезда. При этом крестьяне, на протяжении семи лет платившие иноземцам оброк и выполнявшие различные повинности, били челом о конечном своем разорении[34]. Жители Кижского погоста в течение нескольких лет сопротивлялись приписке их к металлургическим заводам датского комиссара Андрея Бутенанта фон Розенбуша[35].

2.3 Взаимоотношения с иностранными купцами

Западноевропейские купцы покупали в России в большом количестве продукты морского промысла и рыболовства: моржовую кость, ворвань, акулий и тресковый жир, кожи морских животных, икру, рыбу ценных сортов - треску, палтус, семгу. Очень существенными предметами вывоза были мед и воск. За границу направлялись мачтовый лес, лиственничная губка, кап (застывший березовый сок), солодковый корень, продукты использования и переработки древесины: смола, вар, зола, поташ. Шли на экспорт также алебастр и слюда. Велась транзитная торговля персидским шелком, нефтью и ревенем.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5