Дипломная работа: Внешняя торговля России в X-XVII вв.

2.2. Торговля Московского государства со Средней Азией XVI-XVII вв.

Начало торговых и политических сношений Восточной Европы со Средней Азией относится еще к глубокой древности. Московское государство только преемственно унаследовало эти связи от мусульманских купцов арабского и турецкого Востока. Случайные летописные записи указывают нам на присутствие в Нижнем Новгороде большого количества бухарских и хивинских торговцев еще в середине XIV в., а столетием позже, в 1464 г., мы уже встречаемся в Средней Азии с русским посольством, принятым в Герате тимуридом Абу-Саидом. Почти полное отсутствие прямых источников от этого древнейшего периода русско-среднеазиатских сношений не дает возможности ясно представить себе даже самые общие его контуры и тем самым делает не всегда достаточно убедительными отдельные предположения о намечавшихся в то время, основных направлениях политических и торговых связей.

Во всяком случае следует признать мало правдоподобной догадку, что уже тогда в половине XV в. основным устремлением московского купечества в этом направлении была Индия. Скорее всего все сохранившиеся до нашего времени данные говорят как будто об обратном, и путешествие тверского купца Афанасья Никитина было едва ли не случайным эпизодом в той общей цепи сношений, которые имели своей целью пока только Персию и самое большее современный Туркестан. То же положение оставалось здесь и в течение всего XVI века; поэтому нас не должно удивлять то обстоятельство, что для московского правительства действительно оказалось большой неожиданностью появление в 1532 г. в Москве индийского купца ходжи Хусейна, назвавшегося послом султана Бабура, который будто бы искал тесной "дружбы и братства" с московским государем. При таком представлении дела становится также понятной полная неосведомленность об этом отдаленном крае со стороны московского правительства, которое хотя и дало свое согласие на взаимные торговые сношения, но дипломатически уклонилось от установления между обоими государями "дружбы и братства", так как для него оставалось совершенно еще неизвестным, является ли султан Бабур независимым государем и допустимо ли сноситься с ним как с равным.

Завязавшиеся таким образом еще в половине XV в. сношения Московского государства с Средней Азией через Каспийское море и Закавказье повидимому уже в это время нащупывали и другие более северные пути через Сибирь и кочевья Казачьей Орды. За это как будто говорят те отрывочные, но весьма показательные сведения, которые находятся в "описи царского архива" 1575 - 1584 гг., где мы читаем: "Ящик 38. А в нем книги и списки казатцкие при Касиме царе и тюменские при Иване царе". Принимая во внимание, что под тюменским царем Иваном следует разуметь никого иного, как сибирского хана Ибака, еще в 1481 г. вступившего в переговоры с московским государем, мы кажется не ошибемся, если предположим, что около этого времени завязаны были сношения и между Казачьей Ордой и отдаленной от нее Московией. По крайней мере именно в этот момент имелись налицо все благоприятные для этого обстоятельства. Ведь это могло произойти не ранее и не позднее того, когда обе стороны находились в наиболее близких друг от друга расстояниях, так что могли не только отлично быть осведомлены друг о друге, но и действительно иметь некоторый побудительный мотив к установлению между собой взаимных связей. А нам известно, что как раз в 1483 г. московские войска появились в Угрии и, покорив вогулов, а также Югорское, Обдорское и Кодское княжества, обложили их данью, что в эти же почти годы Ибак вынужден был просить дружбы и союза у Ивана III, побуждаемый к тому все возраставшим могуществом Московского государства в Поволжьи и в Приуральи, а в 1495 г. его уже не было в живых; если прибавить к этому, что Касим-хан в это время имел свою главную кочевую ставку на р. Каратале в северном Семиречьи, то все складывается, повидимому, в пользу нашего предположения, что именно в это время, не раньше и не позже, была сделана первая попытка войти во взаимные сношения двумя недавними, но одинаково крепнувшими в эти годы государственными образованиями.

Правда, недостаток сохранившихся сведений не позволяет и здесь делать каких-либо выводов о длительности и прочности этих связей, тем более о размерах их распространения в глубину Средней Азии, но показателен самый факт их существования. Начавшееся во второй четверти XVI в. распадение Казачьей Орды в связи в особенности с общими событиями в приволжских степях, которые явились следствием произошедшего около этого времени распадения Золотой или Кипчакской Орды, не могло, конечно, не расстроить этих путей в обоих направлениях и оттеснить еще надолго московское купечество от непосредственных связей с отдаленными среднеазиатскими рынками. Понадобилась длительная и упорная борьба с татарскими ханствами на Волге, завоевание их в половине XVI в. с последующим затем разгромом Сибирского царства Кучума, чтобы это купечество вышло, наконец, прочно на старые, проторенные еще мусульманскими купцами среднеазиатские торговые пути, постепенно оттесняя и сменяя их здесь в качестве главных хозяев и распорядителей. Тогда сразу открылись перед ним два основные пути, которые позже, в последующие века, так широко были им использованы для своих целей. Один - Камский, приведший его в Сибирь и степи Казакстана, другой юговосточный - в сторону Яика и берегов Каспийского моря. В глубине Средней Азии это было время, когда окончательно сложились два новые ханства Бухара и Хива, образованные узбеками, восточные берега Каспия были заняты туркменами, а в степях Казакстана - вновь крепло и усиливалось значение Казакского кочевого союза, стеснившего Ташкент, угрожавшего Ногайской орде и уже ввязывавшегося в упорную борьбу в северовосточном углу степи с Сибирским царством Кучума. В такой общей международной обстановке стали прокладываться с половины XVI в. правильные и регулярные сношения Московского государства с отдаленной Средней Азией. Быстро и неуклонно двигалась на восток в Закамский край русская колонизационная волна, осуществляя на всем этом обширном пространстве сплошь до восточных пределов современной Сибири те же цели крепнувшего московского купечества, которые заставляли одновременно испанских и португальских конквистадоров на другом конце земного шара завоевывать целый новый материк, используя его как основную колониальную базу первоначального накопления капитала. На этих путях московское купечество, представленное прежде всего торговым домом Строгановых, естественно очень рано должно было столкнуться с Сибирским ханством, единственным соперником, сколько-нибудь сдерживавшим его в этой открывавшейся перед ним огромной и сулившей бесконечное множество выгод азиатской колонии. В поисках возможных союзников и было опять обращено внимание на Казачью Орду, сношения с которой были возобновлены в 70-х годах XVI в. А через посредство последней Москва вошла в соприкосновение и с узбекскими ханствами Туркестана, связи с которыми после этого уже в основном более не прерывались. И если неудачей кончилось, по-видимому, первое посольство в Казачью Орду Третьяка Чебукова, отправившегося туда в 1573 г. в сопровождении служилых татар, вследствие пленения и убийства его в июле того же года от руки родственника сибирского хана Кучума - Мамет-кула, то вряд ли может быть оспариваем факт возобновления в эти годы сношений с казак-киргизами, хотя он и подтверждается только косвенными данными; но это вина уже общего состояния наших источников за время правления Грозного, почти не сохранившихся до нашего времени. В те же годы вероятно складываются здесь торговые связи Московского государства и с узбекскими ханствами. В этом отношении показательны прежде всего данные статейного списка 1577 г. сына боярского Бориса Доможирова, возвратившегося из ногайских улусов в Москву 27 июня того же года, где мы читаем: "Да сказывал, государь, татарин Асан-Илибабаев, что приходили сее весны Казачьи Орды люди на Ак-Мирзу, а у них отогнали многие стада, да у них же взяли пять человек. И они, государь, отпустили пятого человека к Тинехмату князю и к Урус-мирзе и велели им говорить, что де царь наш Акак-Назар с царем и великим князем в миру и с таксицы и с юргенцы в миру же, а нашему де царю Акак-Назару вас воевати, по Яику и по Волге не дать кочевати. " Ясно, что хан, грозивший войною ногайцам и имевший досуг и возможность сноситься с Ташкентом и Ургенчем, был таким образом в постоянной связи и с Московским государством, и только недостаточность сведений лишает нас возможности расшифровать безошибочно, что следует понимать под неопределенной пока для нас терминологией "с царем и великим князем в миру"; и мы можем только догадываться, стараясь отыскать здесь начатки той формулы, которая несколько позже нашла для себя более ясное выражение сначала в договорных отношениях хана Тевкеля с правительством Федора Ивановича, а еще позже и полнее в документах столь известных казакских владетелей, какими были во второй половине XVII в. внучатный племянник Тевкеля хан Тауке (Тявка) и в самом начале следующего XVIII века, приблизительно с 1714-1715 гг. его ближайший преемник хан Каип. Но для нас в данном случае важно самое свидетельство, подтверждающее наличность сношений Москвы с Казакским союзом еще в годы правления Грозного [25,c43-35].

Другие сведения, находящиеся в Строгановской летописи, могут служить подтверждением существования в эти годы и торговых связей с этой страной, а через посредство ее и с восточными ханствами Туркестана. Мы имеем в виду содержащиеся в этой летописи указания на жалованную грамоту Строгановым 1574 г., каковой между прочим дозволялся беспошлинный торг во всех новых, освоенных этими предпринимателями местах, со всеми приходящими туда торговыми людьми "бухарцами и Казацкие орды, и из иных земель с какими товары". Но еще раньше, чем с этой стороны, у московского купечества стали завязываться прочные торговые сношения с теми же восточными рынками с другого конца - в низовьях Волги и у берегов Каспийского моря. Согласно Никоновской летописи, еще в 1557 г., т.е. на другой же год после завоевания московскими войсками Астрахани, там уже появляются "гости из Юргенча со всякими товары". С этим сообщением можно сопоставить свидетельство хотя и позднее, но идущее из самой Хивы и относящее начало дипломатических и торговых сношений между обеими странами еще ко времени хана Агатая, умершего, как известно, до 1558 г. Около этого же времени начались сношения и с бухарским ханством, завязавшиеся при посредстве английского путешественника Дженкинсона, ездившего в Среднюю Азию между прочим и с грамотами московского царя к тамошним властителям. Прибывшие с ним осенью 1559 г. два бухарских и четыре хивинских посланника были повидимому те самые, которых летописец ошибочно отнес к 1558 г. и каковые прибыли в Москву "с поминки и с любовным челобитьем, просячи дороги гостем и о бреженье". И с этого момента сношения эти делаются очень частыми и по-видимому весьма оживленными. По крайней мере в течение последующих 15 лет правления Грозного, даже при нашем крайне неудовлетворительном состоянии источников за это время, можно насчитать 5 бухарских и 2 хивинских посольства. Обращает на себя внимание, что уже с самого начала они ставили своей главной целью урегулирование вопросов торгового характера, добиваясь первоначально вообще только права свободной торговли в Московском государстве, очевидно пока в одной Астрахани (1559 - 1564 гг.). "А писал ко царю и великому князю", читаем мы в летописи под 1564 годом относительно посольства Кене-бек-Улана от бухарского хана Абдаллаха: "чтобы пожаловал для его челобития, дорогу дал в свое государство людем его торговати ходити" [52,c.27].

Но через два года расширившиеся, повидимому, торговые операции восточных купцов заставили уже их властителей настаивать перед московским правительством о распространении прежнего свободного торга и на другие города Московской Руси, "чтобы царь и великий князь их пожаловал гостем их поволил ходити в Астрохань и в Казань и в ыные городы его государства".

Как можно полагать на основании ниже печатаемого ханского письма от июля 1678 г., с самого возникновения взаимного обмена посольствами, все шедшие при них ханские товары, так называемые "бологодеть", были освобождаемы от всяких пошлин или тамги при ввозе их в пределы Московского государства. По-видимому то же происходило и с царскими товарами на территории среднеазиатских ханств. Факт же наличности таковых посольств со стороны Москвы уже в эти годы и присутствия в них также заметного торгового интереса подтверждается отчасти одним местом Никоновской летописи, где под 1566 г. упоминается о некоем подьячем Оксене Иванове с товарищами, который был с "государской бологодетью" в Хиве и подвергся там разграблению со стороны "юргенского" хана, "поимавшего на себя" все привезенные послом царские товары. Наконец, относящееся к этому же периоду посольство в Бухару (Юрия Матюшкина в 1578 - 1579 гг.) устанавливается переписной книгой Посольского приказа 1614 г. По словам Дженкинсона, главными предметами товарооборота обеих стран в этот первоначальный период являлись, с одной стороны, красные кожи, бараньи шкуры, шерсть, деревянная посуда, узды и седла, с другой, различные изделия из хлопчатой бумаги, шелка и краски, т.е. в основном все те товары, которые встречались в нем и во все последующее время. Вот в сущности этими данными ограничиваются все наши сведения о древнейших торговых и дипломатических связях Москвы и Средней Азии [38,c.27].

Дальнейшая более полная их характеристика восстанавливается главным образом с привлечением ниже публикуемых материалов, охватывающих время с 80-х годов XVI века до 1705 г. включительно. Последняя дата хотя и является условной, но ни в коем случае не может считаться случайной, так как она подводит нас через одно лишь десятилетие, не освещенное нашими документами, непосредственно к совершенно новому периоду во взаимоотношениях Средней Азии и России, начало которому было положено экспедицией Бековича 1714-1717 гг. И вряд ли что-нибудь существенное было привнесено в эти отношения ранее этого срока в те годы, относительно которых мы не располагаем пока необходимыми сведениями, почему нам кажется можно безошибочно все наше дальнейшее изложение строить, исходя из двух более или менее хронологически очерченных периодов торговли со Средней Азией в конце XVI и самом начале XVII века и таковой же торговли в XVII веке сейчас же после "Смуты", включая сюда и первые полтора десятилетия XVIII в. Первый период, характеризуемый ниже публикуемыми документами только с 80-х годов XVI в., конечно не может быть оторван в общем своем представлении от предыдущих трех десятилетий, естественно примыкая к последним, и основные вехи которых были уже определены выше. К ним мы можем присоединить теперь указания, что начавшиеся оживленные сношения среднеазиатских ханств с Московским государством с годами очевидно крепли и становились еще более частыми; так, за последующие 17 лет (с 1583 г. по 1600 г) мы уже насчитываем 8 бухарских, 3 хивинских и 2 казакских посольства, так же как и раньше прибывающих в сопровождении восточных купцов и привозящих с собою ханскую "бологодеть". Русских посольств за это время (с 1578 г. по 1600 г), насколько нам известно, было не более четырех. Недостаточность сведений и для этой части рассматриваемого периода не позволяет установить более, или менее четко направлений, которыми шли все эти посольства и сопровождавшие их и приходившие отдельно от них караваны восточных купцов, уже в это время известных в Москве под названием тезиков. Но, повидимому, уже тогда наметились следующие основные пути: морской - от пристанищ Мангышлака к Астрахани и сухопутные - через Эмбу ногайской степью на Яик выше Сарайчика и затем на Самару, или через Башкирию на Уфу и Казань. Одновременно налаживается торг и через степи Казакстана на Тару, Тюмень и Тобольск, основанные в период с 1586 г. до 1594 г. Скудость источников не дает также возможности сколько-нибудь даже приблизительно указать для этого времени и те пункты, через которые проходили эти пути. Несколько большей определенностью обладаем мы только в отношении степной дороги в Казачью Орду, с каковой и в эти годы поддерживались необходимые сношения, имевшие целью использовать ее в качестве союзника, с одной стороны, против Сибирского царства Кучума, а с другой, также и против поддерживавшего с ним дружественные и торговые сношения бухарского хана Абдаллаха, после того, как это обстоятельство могло стать известным московскому правительству из перехваченной переписки Абдаллаха с ханом Кучумом, вроде, например, той позднейшей бухарской грамоты, которая была доставлена в Москву в 1596 г. И печатается ниже в третьем отделе настоящего сборника. Относительно этой дороги выясняется, что она шла от Казани на Каму, оттуда Башкирским краем, минуя Уфу, выходила на Яицкие верхи, пересекала р. Яик между устьями рр. Сакмары и Юшатыркй (по-видимому вернее между устьями рр. Сакмары и Салмыша, недалеко от современного Оренбурга) и выходила на р. Иргиз, шла далее степными пространствами современного Казакстана к бассейну р. Сары-су и заканчивалась у предгорий хребта Талаского Ала-тау, известного тогда под названием Пегих гор. Все это расстояние, проходившее, как это видно из отписки русского посланника Вельямина Степанова от 3 октября 1595 г., в значительной своей части безводными степями, покрывалось в течение 9 недель. Иногда этот путь, несколько укорачивался, когда шли от Самары и выходили на Иргиз прямо с Ногайской степи; таким образом возвратился, например, обратно из Казачьей Орды тот же Вельямин Степанов, потративший на это уже не 63, а только 51 день. [18]

В эти же годы сложились и те формы среднеазиатской торговли, в каких она протекала и впоследствии, следуя в этом отношении вполне тем образцам, которые тогда же вырабатывались в еще более оживленном товарообороте Москвы с Персией. Это прежде всего царская и ханская торговля, производившаяся обоими контрагентами через посредство особо уполномоченных доверенных лиц, гостей и купчин, затем свободный, так называемый повольный товарообмен частных купцов и, наконец, своеобразный, с внешней стороны прикрытый иной видимостью, обмен наиболее редкими вещами, доставлявшимися в обе стороны под видом поминков и ханских и посольских даров. Царская и ханская торговля, согласно установившейся практике, в самом еще начале освобожденная от всяких пошлин и поборов, оставалась в этом привилегированном положении в течение всего данного периода и производилась на всем протяжении Московского государства. Также освобождались от всяких взиманий поминки и дары, привозимые и вывозимые посольствами обеих стран. Меньшими льготами пользовалась частная торговля, которая хотя и не была ограничена одной Астраханью, но в силу состоявшихся, по-видимому, в 1560-х годах договоров разрешалась, однако, не далее Казани, пользуясь таким образом только тремя крупными поволжскими городами. Об этом определенно, например, сказано в памяти из Посольского приказа казанскому воеводе от 18 ноября 1585 г., где читаем: "А тезиком бы есте (здесь очевидно имеются в виду ханские купчины), которые приедут з бухарскими послы и со юргенчьскими отпустил их вместе с ними, а которые у них торговые люди пришли в Казань, и вы б о том к нам отписали и вы б их ис Казани не пропущали по прежнему нашему указу". Все ввезенные товары таких частных купцов подлежали прежде всего оплате в Астрахани пудовой пошлиной, затем шли так называемые продажные пошлины по 11 денег с рубля мягкого товара и по 18 денег с "весчего". В случае же направления товаров одновременно и в другие города вверх по Волге здесь же взималось еще по 5 ½ дополнительных денег. Наконец, если по каким-либо особым разрешениям, требовавшим всякий раз специальных царских указов, эти купцы допускались торговать и дальше Казани, то при отъезде оттуда они должны были уплачивать особые проезжие пошлины, по 2 деньги с рубля, в двойном размере по сравнению с русскими купцами, а по прибытии в Москву при явке оплачивали все свои товары еще 8 деньгами с рубля же. Если к этому прибавить всякие и нередкие обиды и насильства, которые приходилось испытывать частным купцам от таможенных голов и судовых кормщиков и гребцов государевых бус, на которых они приплывали в Астрахань, и каковые выражались во всевозможных посулах и поминках, выдаваемых им преимущественно натурой, и если присоединить к этому частые недоразумения и злоупотребления со стороны местной администрации тех городов, где останавливались эти купцы, то придется признать, что очевидно русский рынок был достаточно выгоден для среднеазиатского купечества, если оно несмотря на все эти непроизводительные издержки все же настойчиво стремилось сюда и всячески добивалось возможно глубже проникнуть в Московское государство. Была еще одна область в этом товарообороте, где частный купец пассовал перед царскими гостями и купчинами или вернее, где мелкий и средний товарный посредник оказывался в менее выгодном положении, чем его более крупный и более счастливый конкурент из того же торгового класса; ведь в самом деле, в чьих руках, как не в руках этих более изворотливых и более стяжательных верхов купечества и в Москве и в Средней Азии находилась тогда царская и ханская торговля, представленная у одних гостями, у других не менее почтенными и именитыми купчинами и послами, только в силу этого своего положения являвшимися близкими и доверенными лицами своих хозяев (ср. для этого хотя бы позднейшие ханские ярлыки, выданные их купчинам в 1633 г., 1640 г. и в 1703 г). Здесь имеется в виду ограничение такого частного купца в его товарообороте определенным ассортиментом предоставленных в его распоряжение товаров. [19]

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8