Дипломная работа: Церковно-государственные отношения в московско-киевский период (1461-1589)

Вот нравственная атмосфера детства и юности Ивана Грозного, выросшего на и постоянных убийствах враждующих боярских партий. Иван не отличался большим умом, но обладал в высшей степени страстным характером: впечатлительностью и нервностью. Уже в те годы в его характере формируются непривлекательные черты: пугливость и скрытность, мнительность и трусливость, недоверчивость и жестокость.

Курбский писал о том, что ребенком Иван развлекался, мучая животных. Жестокость в нем отчасти была заложена генетически: и Елена, и Василий отличались тяжелым нравом. Но склонность к жестокости еще более развилась в Иване после тяжелых впечатлений детства.

Во время дворцового переворота 1543 года Иван Грозный (в 13 лет) совершил свое первое убийство: он отдал своим псарям князя Андрея Шуйского на растерзание,[59] после которого ближайшее окружение Шуйского было отправлено в ссылку.

«С ужасом бояре поняли, что пока они ссорились и дрались у престола, на Руси вырос новый государь, обещавший стать не меньшим самодержцем, чем его дед и отец. …Былые наглость и властолюбие вчерашних хозяев страны мигом улетучились, и они, как и во времена Иоанна III и Василия III, вновь стали по-холопьему пресмыкаться перед тем, кого еще вчера унижали и травили»[60] - пишет В.И. Петрушко.

Отрицательные качества Ивана IV отразились на его благочестии, которое у него, безусловно было, только, как все страстные люди, он постоянно метался. Начиная с 1542 года он предпринимал длинные паломничества по монастырям: в Кирило-Белозерский, а также в Новгород и в Псково-Печерский. Эти благочестивые периоды постоянно перемежались периодами пьянства, охоты и разгула - полного срыва во все тяжкие.

Историки свидетельствуют, что эти дурные наклонности Ивана начинают развивать пришедшие с 1543 года к власти Глинские. Иван набирает «шайку» из знатных молодых людей и гоняет с ней верхом по московским улицам, давя мирных жителей, в том числе детей.

Единственным, кто положительно влиял на формирование личности будущего Грозного, был митрополит Макарий, которому до поры до времени все же удавалось частично обуздывать патологические наклонности Ивана.

До венчания на царство и миропомазания у Ивана на совести уже шесть убийств. 1544 - 1546 годы - смертные казни князя Кубенского и двоих Воронцовых по ложному доносу и двоих товарищей юношеских игр Ивана - под влиянием минутного гнева: казнены молодой князь Трубецкой и Федор Иванович Оболенский-Телепнев.

Эта неустойчивая психика юного царя потом развилась в манию преследования. В этом плане последовавшая борьба с боярами стала своеобразной идеей фикс, хотя к ней были и другие – чисто политические причины.

Правление Иоанна IV можно разделить на два этапа. Первый – светлый этап с 1547 по 1560 был связан с надеждами царя на то, что бороться с боярами возможно, опираясь на народ, его веру в царя: Иван решительно изгнал из своего окружения тех, кто был связан с позорным правлением бояр-временщиков, приступил к мерам, направленным на водворение порядка в государстве. Безусловно, не обошлось без казней и репрессий, но это, по мнению историков, были вынужденные меры: «пока что Иоанн творит только необходимую жестокость – придет время, и тотальный опричный террор станет тем средством, благодаря которому уверовавший в Божественный характер своей автократии Иоанн сделает всеобщий страх основой своей безраздельной власти над Россией».[61]

Проводить эту политику царю помогал составленный им совет – «Избранная рада», в число которых помимо митрополита Макария, вошли Благовещенский протопоп Сильвестр, окольничий Адашев, князь Курбский и ряд других деятелей

Именно в этом совете принимались важнейшие для жизни страны решения, задумывалась программа реформ. Центральной фигурой в Раде был Благовещенский протопоп Сильвестр, переведенный Макарием в Москву из Новгорода и ставший царским духовником. Протопоп имел на молодого царя колоссальное влияние. Сильвестр постоянно напоминал Иоанну о той громадной ответственности, которую он несет перед Богом за вверенное ему царство.

В то же время начинается борьба Захарьиных – родственников царицы Анастасии с избранной Радой (которая правда, еще не доходит до физического устранения противников), причем Грозный в курсе всех этих интриг. После смерти Анастасии в 1560 году Сильвестра обвиняют в чародействе и ссылают на Соловки.

5.2 Макарьевские соборы 1547 и 1549 годов. Подготовка и проведение Стоглавого собора 1551 года

Венчание на царство имело прежде всего значение государственно-политическое, чтобы показать всему народу, что борьба партий закончилась и что теперь есть царь и можно к нему обращаться. Поэтому царь участвует во всех трех соборах: 1547 года, 1549 года и 1551 года - Стоглавом соборе.

Эти соборы происходят почти через 100 лет после фактической автокефалии Русской Православной Церкви. Притом эта автокефалия в ту пору еще не была признана восточными патриархатами - каноническое и литургическое общение было прервано. Таким образом, макарьевские соборы имели целью теперь уже не канонически, а на практике доказать правомерность своей самостоятельности, найдя небесные подтверждения своему бытию посредством канонизации новых святых.

Кроме того, соборы 1547 года и 1549 года имели важнейшее политическое значение в области формирования единого русского государства и становлении национальной Православной Церкви посредством создания общерусских святынь.

Историк П.Н. Милюков отмечал, что еще во времена Киевской Руси жители каждой местности любили иметь у себя свою особенную, специально им принадлежащую святыню: свои иконы и своих местных угодников, под покровительством которых находился тот или другой край. Естественно, что такие местные святые чтились лишь в пределах своего края, а другие области их не признавали.

Объединение земель требовало и изменения взглядов на местные святыни. Собирая уделы, московские князья перевозили важнейшие из этих святынь в новую столицу. Таким образом появились в Успенском соборе икона Спаса из Новгорода, икона Благовещения из Устюга, икона Божьей Матери Одигитрия из Смоленска и другие. Цель собирания этих святынь в Москве не в том, чтобы лишать покоренные области местных святынь, привлечь к себе их благосклонность, а в том, чтобы привлечь все местные святыни во всеобщую известность и таким образом создать «единую сокровищницу национального благочестия».[62] На решение этой задачи была направлена работа двух соборов в период правления Ивана Грозного по канонизации русских святых. На первом соборе 1547 года было канонизировано 22 святых угодника, в том числе святитель Иона Московский, при котором была провозглашена автокефалия 100 лет назад. 13 человек для всероссийского почитания[63] и 8 местночтимых.[64]

На втором соборе 1549 года было прославлено еще 14 угодников.[65] Итого, за 3 года в Русской Православной Церкви было канонизировано столько святых, сколько не было канонизировано за пять предыдущих веков ее существования, таким образом доказывая свою благодатность и право на существование.

Оставалась масса других вопросов, которые настоятельно требовали своего разрешения: никакими репрессивными мерами (например, против жидовствующих) инакомыслие и ереси преодолены не были. Требовались меры по поднятию духовного просвещения и улучшению нравственного состояния духовенства, о котором ранее заявляла оппозиция в лице Вассиана Патрикеева и тех же жидовствующих.

В первую половину царствования царь Иван IV искренне ревновал о благе Церкви: именно от него исходила инициатива созыва Стоглавого собора[66] в 1551 году для устранения означенных церковных нестроений. На соборе царь выступил как властный поборник веры и церковных уставов. Собор был открыт речью царя, в которой тот указывал на необходимость издать такое же уложение по делам церковным, какое им ранее было издано по делам светским. Царь обещал епископам быть «сослужебным им поборником веры и церковных уставов».[67] Он сам указал предметы соборных рассуждений, формулированные им в 37 вопросах, на рассмотрение которых им было предложено еще 32 вопроса. Эти вопросы касались всех сторон церковной жизни: и мирян, монастырской дисциплины, церковного управления и прочих областей.

Собор утвердил необходимость выверения богослужебных книг и реабилитирует Максима Грека, благословив его труды; вводит иконописный канон.

На Соборе вновь был поднят вопрос о церковном землевладении, что произошло не без участия нестяжательски настроенных Сильвестра и Адашева. Однако им дали отповедь Макарий и другие иосифляне. Но несмотря на противостояние иосифлян попыткам секуляризации, Иоанну все же по окончании соборных заседаний удалось провести ряд постановлений, частично ограничивавших дальнейший рост церковного землевладения.

Кроме того, монастырям и архиерейским домам вменялось в обязанность заводить школы, то это имело определенную статью расхода.

Собор ввел подсудность духовенства только духовной власти, что привело к выделению духовенства в отдельное сословие, для которого существует определенные обязанности и права. Соборным решением полагалось разделять епархии на более мелкие церковно-административные единицы и для наблюдения за благочестием духовенства назначаются «поповские старосты», подотчетные во всем епархиальному архиерею. Духовенству вменяелось в обязанность следить за благочестием мирян: не допускать неблагопристойных плясок и песен.

К сожалению, в ряде случаев решения Собора имели негативное значение для дальнейшей церковной жизни Руси, послужив основой для будущего старообрядческого раскола в XVII веке. Например: постановления об обязательности сугубой Аллилуии и двуперстного перстосложения, о недопущении брадобрития и ряд других. Собор не только провозгласил эти второстепенные обрядовые моменты абсолютно значимыми, но и анафематствовал всех, кто их не приемлет. Таким образом, многое из определенного Стоглавом легло впоследствии в основу идеологии русского старообрядчества.

5.3 «Опричнина» как государственное и как церковное явление

С 1564 года начинается второй – темный этап правления Ивана Грозного, связанный с учреждением так называемой «опричнины», существовавшей с 1565 по 1572 годы.

«Опричнина» - структура, созданная Иваном Грозным по принципу рыцарско-монашеской организации для своей безопасности. До этого, в XII-XIII веке, опричниной назывались владения дружин великих князей, то есть владения «опричь», не в пределах повсеместной юрисдикции. В XIV-XV веке это были владения великих княгинь. Иван Грозный назвал таковыми владения «опричь» всего государственного управления и любой государственной юрисдикции. В них входило более двадцати городов и отдельные улицы (слободы) в Москве. Понятие «опричнина» имеет значение «вне», «кроме», отсюда - другое название сформированной Грозным организации: «орден кромешников», то есть орден, который «кроме, как все государство». В исторической литературе распространено мнение, будто Иван Грозный набрал туда всяких «безродных», чтобы бороться с боярами - это марксистско-ленинское понимание полностью не соответствует действительности, так как это был орден, в который входили входили боярские и дворянские дети, только не старшие, а третьи и четвертые сыновья.[68]

Опричнина состояла из трех групп: первая, которая и являелась собственно орденом насчитывала триста-пятьсот человек, которые жили в Александровской слободе и вели чисто монашескую жизнь. Вторая часть (ближняя тысяча) находилась в Москве и близлежащих городах. И еще шесть тысяч опричников были распределены по двадцати городам. Причем вторая и третья группы исполняли лишь роль внешней структуры управления «царским уделом» для обеспечения функционирования внутренней структуры - собственно «ордена кромешников».

Орден имел свою орденскую амуницию, свою символику, свой орденский храм в Александровой слободе, своего гроссмейстера, в роли которого выступал царь, и даже свою печать. Бывшие дипломатические агенты Ивана IV И. Таубе и Э. Крузе прямо указывали, что «этот орден (выделено мной – С.Х.) предназначался для совершения особенных злодеяний».[69] Устав опричнины во многом соответствовал орденской практике Западной Европы того времени, переживавшей период возникновения разнообразных рыцарских, монашеских и придворных орденов (и находил подтверждение в заявлении Г. Шлитте (1547 год) о намерении московского царя организовать в России свой рыцарский орден).[70]

Правда, орден этот был довольно странным. Историки, рассматривая его «устав» единодушно отмечали его ярко выраженный антицерковный характер.

Находясь в Александровой слободе, Иван IV, по словам очевидцев «был игуменом, кн[язь] Афанасий Вяземский келарем, Малюта Скуратов пономарем; и они вместе с другими распределяли (по-видимому, «делили». - А.Н.) службы монастырской жизни. В колокола звонил он сам вместе с обоими сыновьями и пономарем (т.е. Малютой. - А.Н.). Рано утром в 4 часа должны все братья быть в церкви; все неявившиеся, за исключением тех, кто не явился вследствие телесной слабости, не щадятся, все равно высокого ли они или низкого состояния, и приговариваются к 8 дням епитемии. В этом собрании поет он сам со своими братьями и подчиненными попами с четырех до семи. Когда пробивает 8 часов, идет он снова в церковь, и каждый должен тотчас же появиться. Там он снова занимается пением, пока не пробьет 10. К этому времени уже бывает готова трапеза, и все братья садятся за стол. Он же, как игумен, сам остается стоять, пока те едят. Каждый брат должен приносить кружки, сосуды и блюда к столу, и каждому подается еда и питье, очень дорогое и состоящее из вина и меда, и что [тот] не сможет съесть и выпить, он должен унести в сосудах и блюдах и раздать нищим, и как большей частью случалось, это приносилось домой.

Когда трапеза закончена, идет сам игумен к столу. После того, как он кончает еду, редко пропускает он день, чтобы не пойти в застенок, в котором постоянно находятся много сот людей; их заставляет он в своем присутствии пытать или даже мучить до смерти безо всякой причины, вид чего вызывает в нем, согласно его природе, особенную радость и веселость. И есть свидетельство, что никогда не выглядит он более веселым и не беседует более весело, чем тогда, когда он присутствует при мучениях и пытках до 8 часов [вечера]. И после этого каждый из братьев должен явиться в столовую или трапезную, как они называют, на вечернюю молитву, продолжающуюся до 9 [часов]. После этого идет он ко сну в спальню. <...> Что касается до светских дел, смертоубийств и других тиранств и вообще всего его управления, то отдает он приказания в церкви. Для совершения всех этих злодейств он не пользуется ни палачами, ни их слугами, а только святыми братьями. Все, что приходит ему в голову, одного убить, другого сжечь, приказывает он в церкви <...>. Все братья, и он прежде всего, должны иметь длинные черные монашеские посохи с острыми наконечниками, которыми можно сбить крестьянина с ног, а также и длинные ножи под верхней одеждой, длиною в один локоть, даже еще длиннее, для того, чтобы, когда вздумается убить кого-либо, не нужно было бы посылать за палачами и мечами, но иметь все приготовленным для мучительства и казней...».[71]

В большинстве случаев на основании этого и множества прочих свидетельств Грозного обвиняют в атеизме и сознательном глумлении над православными обрядами, однако, стоит выделить мнение А. Никитина, который обращая внимание на глубокую обрядовую педантичность в орденском распорядке жизни царя, сравнивает его с «инквизиционными застенками Европы, в которых ханжество соединено было с изуверством».

Однозначных выводов о целях, преследуемых создателем «ордена кромешников», а равно и о том, в результате чего орден возник и почему был упразднен сделать невозможно. Но так как в отличие от Москвы, в Александровой слободе никогда не прекращались мучения и казни, смысл и главное - количество которых не объяснимы даже с позиции умопомешательства царя, то единственным средневековым аналогом, помимо исторически спорных зверств инквизиции, являются ордены сатанистов.

«Для XVI века в этом не было ничего необычного, - пишет Никитин, - тогда как все орденские атрибуты, знаки, а главное - действия, сопряженные с массовыми и мучительными человеческими жертвоприношениями, делают подобное предположение в высшей степени вероятным. Более того, такое предположение хорошо согласуется с сообщениями о подчеркнутой набожности Ивана IV, со стремлением к мелочной обрядовости, его гипертрофированном суеверии, постоянном страхе и подозрительности. Стоит напомнить, что «уклонение в сатанизм» человека средневековья не только не предполагало у него какого-либо «атеизма» или наличия «антиклерикальных настроений», но, наоборот, требовало глубокой веры в силу обрядности и наличие Бога Небесного. Последняя, в свою очередь, порождала веру в его могущественного антипода и «супротивника», «князя мира сего», к которому человек и обращался за помощью».[72]

Приведенная версия, хоть и не имеет однозначного исторического подтверждения (впрочем, как и все прочие – так как летописание в этот период практически прекратилось и любая теория за отсутствием фактов есть не более чем домысел), тем не менее проливает свет на сущность формируемых институтом опричнины церковно-государственных отношений и наиболее органично объясняет причины того ущерба, который понесла Русская Православная Церковь за означенный период.

В 1572 году опричнина была отменена. Впрочем, некоторые исследователи полагают, что изменено было лишь название, а опричнина под именем «государева двора» продолжала существовать и далее. Другие историки считают, что Иван IV попытался вернуться к опричным порядкам в 1575 году, когда вновь получил во владение «удел», а остальной территорией поставил управлять крещеного татарского хана Симеона Бекбулатовича, который назывался «великим князем всея Руси», в отличие от просто «князя московского» (не пробыв и года на престоле, хан был сведен с великого княжения).

В результате деятельности опричнины в 1569-1571 годах начался голод, массовое бегство крестьян и горожан на окраины. Население Москвы сократилось втрое, многие земли в центре страны были заброшены.

5.4 Митрополиты во вторую половину правления Ивана Грозного 1564-1584 годы

Несмотря на, казалось бы, продолжающееся благочестие Ивана, его отношения с Макарием Московским становятся все холоднее и формальнее. Свою паранойю по отношению к боярам царь распространил и на духовенство. Особенно его раздражали печалования за опальных.

В сентябре 1563 года Макарий просит отпустить его с кафедры на покой в Пафнутьев-Боровский монастырь, но царь ему отказывает. В ноябре того же года он повторяет эту просьбу. Наконец, 31 декабря, митрополит Макарий преставляется ко Господу.

После смерти митрополита Макария митрополитом Московским стал бывший духовник царя Афанасий. Но он надоедает Ивану с печалованием за опальных. Год спустя Афанасий уходит на покой в Чудов монастырь. Следующий за ним - святитель казанский Герман – человек святой жизни.

Перед этим Иван Грозный удалился в Александровскую слободу (вотчина царя), то его условием для возвращения было, чтобы митрополиты, епископы и духовенство не надоедали ему со своими печалованиями. Но первое, что начинает Герман - говорит о покаянии. С этими «приставаниями», как это именуется в окружении Ивана, мириться не хотят - на него начинаются ложные доносы. Германа отпускают снова в Казань, но там он умирает через две-три недели от изнеможения и бессилия что-либо изменить.

После того, как не стало митрополита Германа, избрали в 1565 году соловецкого игумена Филиппа Колычева. При том мысль о нем подал сам Иван. Правда, Колычевых - знатный придворный боярский род - он давно знал.

Филипп ставит условием занятия московской кафедры уничтожение опричнины. Начинается диалог в ходе которого Филипп и царь приходят к компромиссу: Филипп занимает кафедру, не добившись отмены опричнины, но Иван IV восстановив право печалования.

Филиппа поставили 25 июля 1566 года. На некоторое время Иван затих, но неизменно на увещания, уговоры и обличения митрополита Филиппа Грозный отвечает так: «Молчи, отче. Молчи, повторяю тебе. И только благословляй нас по нашему изволению».[73]

Филипп все-таки продолжает быть на кафедре и даже в Кремле до 31 марта 1568 года. В этот день Иван впервые не получил от него благословения на службе в Успенском соборе. В это же время уже существовал в Александровской слободе шутовской монастырь, где служат опричники, переряженные в монахов. В этом ряженом обличии Грозный заявился на службу – это переполнило чашу терпения митрополита и тот объявляет, что «он не узнает царя», участвующего в делах богопротивных: «Убойся суда Божия, – сказал он, – мы здесь приносим Богу бескровную жертву, а за алтарем льется кровь неповинная. Я пришлец на земли и готов пострадать за Истину. Где же моя вера, если я умолкну?».[74] После этого обличения Филипп оставляет Кремль, но не кафедру, и переезжает в Чудов монастырь (он тоже в Кремле).

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5