Дипломная работа: Историография Крымского ханства

Чингис-Джуджи – Али-бей – Хасан – Таш-Тимур – Гыяс ед-дин – Аджы-Гирей[[64]].

Здесь же, в пояснении, А.С. Озенбашлы указывает, что генеалогическое древо извлечено из произведения Халим-Герая «Гюльбюн-и Ханан». Действительно, в кратком предисловии к своему труду Халим-Герай привел в качестве источников три генеалогические таблицы: с кратким перечнем сыновей Чингис-хана и их потомков, ильханов Ирана, а также крымских ханов Гераев, указывая при этом, что таблицы извлечены из каталога султанского нумизматического музея. Генеалогическая версия предков Хаджи-Гирей-хана:

Чингис-хан – Джуджи – Али-бек – Хасан – Таш-Тимур – Хаджи-Гирей.

Таким образом, можно заключить, что оба автора – Катанов Н.Ф. и Озенбашлы А.С. – независимо друг от друга воспользовались в различное время одним источником.

Василий Дмитриевич Смирнов (1846-1922), российский востоковед, широко известен как автор двухтомного исследования по истории Крымского ханства. Первый том получил название "Крымское ханство под верховенством Османской Порты до начала XVIII века», но В.Д. Смирнов, значительно расширив хронологические рамки своего исследования, попытался представить историю Крыма с первой половины XVIII века, справедливо считая, что основы будущей государственности в период господства над полуостровом Джучиева Улуса (Золотой Орды). В.Д.Смирнов довольно подробно описал эпоху правления в Крыму улус-бека – наместников, получивших полуостров в качестве удела и утверждаемых ханами Джучиева Улуса. Автор образно называет их также «временщиками», почему-то не проводя параллелей между улус-беками, имена которых зафиксированы в письменных источниках, и личностями, указанными в генеалогических преданиях о предках династического дома Гирей. Так, например, Оренг-Тимур, Кунджек, Тулек-Тимур, Хасан, Таш-Тимур фигурируют в источниках как улус-беки Крыма (а Таш-Тимур даже как независимый хан в 1394-1395 гг.), тогда как в генеалогических трудах эти же личности отмечены как предки основателя Крымского ханства, красноречиво указывая на то, что правившие в Крыму в золотоордынский период улус-беки являлись предками Хаджи-Гирей-хана.

Крупнейший российский востоковед Бартольд Василий Владимирович (1869-1930) за сорок два года своей научной деятельности опубликовавший свыше четырехсот работ, в статье «Гирей», посвященной крымской династии, отмечал: «Гирей – татарская династия, в течение трех веков (IX-XII / XV-XIII) правившая в Крыму. Известия о возникновении этой династии и о деятельности ее основателя Хаджи-Гирея скудны и противоречивы. Его первые монеты относятся к 845/1441-1442 гг.; свое владычество он основал, как сообщают, значительно раньше с помощью князей Литвы и Польши, поддержкой которых он пользовался до самой своей смерти (871/1466 г.). О происхождении имени Гирей нет никаких точных сведений. По местной традиции наставник (аталык) этого царевича принадлежал к роду Гирей (это название рода и теперь известно в Средней Азии, где произносится Кирей). По-видимому, у Хаджи еще не было намерения передать это имя по наследству своим потомкам; из его сыновей только один – Менгли, который не был ни старшим, ни непосредственным наследником своего отца, – носил имя Гирей; зато со времен Менгли это имя стало даваться каждому царевичу из этой династии»[[65]].

Клиффорд Эдмунд Босворт в работе «Мусульманские династии» представил обзор мусульманских династий от возникновения ислама до наших дней с перечнем халидгов, султанов, ханов, правителей с указанием годов их правления. К каждому перечню приложена краткая справка об истории династии.

В главе, посвященной генеалогии крымских ханов, К.Э. Босворт, в частности, указывает: «В период междоусобий, сотрясавших Золотую Орду после 760/1359 г., в Крыму утвердилась одна ветвь потомков Джучиева сына Тока-Темюра. В начале они были вассалами Тохтамыша, но за тем, с начала XV в.. полностью сбросили с себя зависимость от Золотой Орды и образовали самостоятельное ханство во главе с Хаджи-Гиреем. Родовое имя Гирей (Герай) образовано, возможно, от керей, названия одного из родов, входивших в состав Золотой Орды, который оказал поддержку Хаджи-Гирею. Так или иначе, Крымское ханство стало одним из самых долговечных государств Чингисидов». Такого же мнения о происхождении родового имени Гирей (Кирей) придерживается известный крымскотатарский историк, профессор Халил Иналджик.

Однако исследователи ставят под сомнение происхождение названия крымскотатарской династии от наименования рода или племени, в данном случае – керей, считая, что основу имени Герай может составлять корень Кер с семантикой «упорство, стойкость, оспаривать». Имена с таким значением составляют большую группу в тюркской и монгольской антропонимии. Вполне возможно, что имя Герай (Керай) Гирей означает «упорный, стойкий».

Перечень гипотез и концепций будет, видимо, неполным, если не представить точку зрения известного востоковеда и этнолога Льва Николаевича Гумилева (1912-1992), по мнению которого «ветвь татар из рода Керей (будущие Гирей) выделилась в Крыму к 1360 году».

Вывод

Переходя к заключению, можно констатировать, что генеалогическая история предков Гераев сложна и запутана как в средневековых письменных источниках, так и в последующих, более поздних исследованиях историков.

Ныне исследованиями современных историков убедительно доказано, что Гераи никакого отношения не имеют к династической линии дома Орды, а потомками эмира Эдиге (Едигея), его сыновей – Нуреддина и Мансура, являются ногайские беи Едисана, Джамбуйлука, Буджака, Едичкуля и Кубани.

Сопоставляя сведения авторов основных первоисточников по генеалогии Гераев (Рашид ад-дин, неизвестный автор «Му'изз ал-ансаб...», Абу-л-Гази Бахадур-хан, Сейид Мухаммед Риза, Халим-Герай), отметим прежде всего, что все эти хронисты единодушно относили Гераев к Чингисидам, если не сказать еще точнее, к потомкам старшего сына Чингисхана Джучи.

Глава III. Проблема внешней политики России в отношении Крымского ханства в XVIII веке.

Анализируя внешнюю политику России в отношении Крыма в XVIII веке, следует сказать, что в историографии длительное время господствовали тенденциозные подходы к изучению данной проблемы, которая глубоко и всесторонне не изучалась. Ее рассматривали либо как составную часть обшей истории России, либо сквозь призму интересов Российской империи. В дореволюционной историографии довольно четко прослеживаются два направления исследований.

Первое, берущее начало от крупнейших русских историков (Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, А. Г. Брикнер), рассматривало проблему с точки зрения интересов России, второе, несравненно менее широко представленное (В. Д. Смирнов) пыталось рассматривать проблему как бы с точки зрения Крымского ханства и тех сил, которые противостояли России[[66]].

Советская историография, в значительной степени унаследовавшая эти подходы, еще более усугубила их, подчинив изучение важнейшего вопроса о присоединении Крыма к России интересам господствовавшей политической системы. Так, в 30-е годы XX в. он представлялся как имперское завоевание, лишившее татар их государственности и продиктованное лишь гегемонистскими устремлениями России. «Руководящим началом русской политики в отношении к Турции и Крыму были не идеальные, бескорыстные цели, а интересы торговые и политические. Стремясь во что бы то ни стало завладеть Черным морем, Россия, прежде всего, должна была захватить Крым... В интересах этой задачи, Россия не останавливалась ни перед чем и в течение столетних взаимоотношений с Турцией всегда изыскивала способы и средства, при помощи которых можно было бы отторгнуть Крым от Турции».

В 50-е годы XX в. – наоборот необоснованно выпячивалось агрессивная направленность Крымского ханства, а присоединение Крыма представлялось, чуть ли не добровольным вхождением в состав России, приведшим к процветанию края.

«Воссоединение Крыма с Россией не было захватом чужой земли. Крым – исконно русская земля, с которой русский народ и его предки – восточные славяне – с колыбели своей исторической жизни были всегда тесно связаны... Следует также помнить, что воссоединение Крыма с Россией имело большое положительное значение для приобщения Крыма к европейской культуре и цивилизации»[[67]]

Отголоски этих крайних позиций слышны и сейчас. «Вопрос о Крыме поднимался всегда в русле развития внешней политики России. Помимо избавления от набегов Крымского ханства, инспирировавшихся Османской империей, существовала необходимость выхода к Черному морю, к колыбели российского христианства – Крыму...» читаем в газете «Крымская правда» высказывания одного из историков.

Историографический материал, привлеченный для данной работы невелик по объему. Анализ историографии сделан таким образом, чтобы показать как в работах русских и советских историков освещались те или иные аспекты политики России в отношении Крыма от начала XVIII века и до 80-х годов того же столетия.

Советский историк Н. Н. Молчанов, исследуя дипломатию Петра I считал, что Петр I оставаясь в рамках традиционной южной политики России, тем не менее, внес ряд новых факторов, которые в дальнейшем сыграли определенную роль во внешнеполитической деятельности России XVIII века. Первое, что сделал Петр – это изменил направление главного удара. Традиционное крымское направление было заменено турецким. Петр первым из русских государей сделал вывод о необходимости вести борьбу с Турцией, чтобы победить Крым. Правда Петра интересовал Крым не сам по себе, а лишь как необходимое условие для возможности получить выход к морю, приобрести гавани и крепости, построить флот. Анализируя политику Петра I, Н. Н. Молчанов в то же время указывает, что до Петра политика России на юге отличалась пассивностью и решала чисто оборонительные задачи. Никаких реальных стратегических замыслов дальнего прицела не было. Необходимо согласиться с автором этого высказывания в том, что Петр I действительно необычайно активизировал южную политику России. В то же время выдающийся русский историк С. М. Соловьев рассматривал, например уже крымские, голицинские походы как проявление нового курса внешней политики России. Еще одной особенностью дипломатии Петра 1 явилось то что он не проводил политики разделения Бахчисарая и Стамбула, ориентируясь на отношения с Турцией, игнорируя Крым[[68]].

Нужно заметить, что по мнению советского историка Г.А. Некрасова освещавшего «послепетровский» период в 1725-1739 годах «внешнеполитический курс русских правительств характеризовался неустойчивостью и колебаниями, приводившими к существенным отступлениям от петровской политической системы»[[69]]. Другое мнение по поводу политики России в русско-турецкой войне высказал еще в XIX веке исследователь этого периода В.А. Ульяницкий, который считал, что «в случае войны Россия будет преследовать программу Петра I и направит свои усилия к приобретению Азова и берегов Черного моря и как к естественному последствию этого – к достижению свободы активной торговли через Черное море и Проливы со Средиземным морем».

Действительно, победы русских войск под командованием Миниха давали такую надежду, хотя, как оказалось, итоги войны были достаточно скромными для России. Оказалось, что военным путем завоевать Крым в то время было невозможно.

Правительство Екатерины Петровны стало проводить в отношении Крыма более гибкую политику. Она заключалась в налаживании прямых контактов с Крымом, причем на совершенно иной основе. Упоминавшийся уже историк В. А. Ульяницкий, характеризуя внешнюю политику России 40-х годов XVIII века, приводит следующий документ: «19 декабря 1743 года резидент в Константинополе Вешняков в своей реляции на имя императрицы представлял, что «для пользы высочайших ее императорского величества интересов» он советовал бы «подобием консула» определить «искусного человека» в Крым». На протяжении всего царствования Елизаветы Петровны происходила упорная, «мирная» борьба за претворение этой идеи в жизнь. Возможно уже тогда сложились первые наброски будущего плана действий в отношении Крыма, который воплощала уже Екатерина II.

Изучая позицию различных историков по проблеме крымской политики России при Екатерине II приходится признать противоречивость и даже противоположность выводов ими сделанных. Так, А. Брикнер считал, что «Успехи похода 1770 года заставляли императрицу и ее министров надеяться на скорое окончание войны. Возникла мысль об освобождении Крымского полуострова от всякой связи с Турцией, о превращении Крымского ханства в независимое государство и о присоединении его после этого к России». Однако общеизвестно письмо Екатерины графу Панину от 15 апреля 1770 года, в котором она писала: «Совсем нет Нашего намерения иметь сей полуостров и татарские орды, к оному принадлежащие, в Нашем подданстве, а желательно только, чтобы они отторгнулись от подданства турецкого и остались навсегда в независимости». Вопрос состоит в том, как Екатерина II понимала эту независимость. Но как бы то ни было, она вступила в борьбу за Крым[[70]].

В. О. Ключевский, отмечая особенности политики Екатерины II, дал следующую характеристику действиям императрицы: «У меня лучшая армия в целом мире, – у меня есть деньги» – говорила Екатерина II в 1763 году. Опираясь на эти средства, Екатерина смело приступила к решению стоявших на очереди вопросов внешней политики, из которых один стоял в необходимости продвинуть южную границу России до Черного моря. Н. А. Полевой, автор истории князя Италийского, графа Суворова, писал, что «... Екатерина II. была готова к войне и хотела показать Европе огромные средства России». С другой стороны, его современник С. Горяинов говорил о том, что успехи войны явились неожиданными для Екатерины[[71]].

Как известно, русско-турецкая война 1768-1774 гг. была успешна для России и завершилась подписанием 10(21) июля 1774 года Кучюк-Кайнарджийского мирного трактата. «Кучюк-Кайнарджийский мир заключил первый период царствования Екатерины. Торжествуя в политике и в войне, она исполнила мысль Петра Великого – Черное море было доступно русским» – писал Н. А. Полевой.

В советской историографии Кучюк-Кайнарджийскому миру 1774 года посвящена крупнейшая по значению монография Е. И. Дружининой, которая считала, что «Кучюк-Кайнарджийский мир повлек за собой присоединение Крыма к России, и таким образом выбил из рук Оттоманской империи важнейший стратегический плацдарм на подступах к Российскому государству»[[72]]. Мнение о том, что этот мирный договор был выгодным для России, не подвергался сомнению в историографии. Однако еще в 50-е годы, например в работе П. Надинского «Суворов в Крыму»,изданной в 1950 году, высказывалась мысль, что он не соответствовал тем результатам, которых добилась русская армия в войне. Екатерина II, заключая мир, пошла на значительные уступки и вопрос о «воссоединении» Крыма с Россией остался неразрешенным. Другой историк 50-х годов О. И. Неделин в небольшой работе «Присоединение Крыма к России», изданной в 1958 году, также утверждал Кучюк-Кайнарджийский мирный договор был выгодным для России, однако он не решил до конца задачу усиления ее позиций на северном побережье Черного моря. Российское правительство не реализовало полностью блестящие успехи русской армии в этой войне, не доведя ее до победного конца – окончательного присоединения северного побережья Черного моря к России. Неожиданно эта точка зрения была поддержана в новейшее время. Так, в монографии «Граф Никита Панин. Из истории русской дипломатии XVIII века», изданной в 1989 году, ее автор А. В. Гаврюшкин пишет, что мирный договор не дал России всего, что она хотела получить, однако его заключение было значительным успехом. Нелишне напомнить, что и Е. И. Дружинина также придерживалась мнения, что только боязнь международных осложнений удержала Екатерину II от присоединения Крыма уже в 1774 году[[73]].

Для большинства исследователей, кроме Е. И. Дружининой разделяющих данную точку зрения, представляется бесспорным тот факт, что Екатерина II поставила своей задачей присоединение Крыма уже с 60-х годов XVIII века. Е. И. Дружинина указывает, что программа русской внешней политики в отношении Турции и Крыма, разработанная в 1760-1770 гг., была в основном реализована с заключением Кучюк-Кайнарджийского мира. Однако могло быть и иначе. Возможно, вначале Екатерина II считала необходимым добиться отторжения Крыма от Турции, закрепления независимости Крымского ханства, чтобы в дальнейшем использовать крымских татар в антитурецких целях, причем на достаточно длительный срок. Известный советский историк Г.А. Санин согласен с такой интерпретацией событий, но замечает, что о длительном сроке речь идти не может. Имела ли Екатерина II какие-либо основания надеяться на успех своего замысла? Скорее всего, да. В Крымском ханстве существовала мощная взаимосвязь и взаимозависимость с Османской империей, но в то же время некоторые историки (Г. А. Санин, Е. М. Апанович) указывают на то, что на протяжении XVI – XVIII веков ряд крымских ханов являлись выразителями другой тенденции, а именно стремления стать не-зависимыми правителями, освободиться от власти султана. Эти идеи были близки и некоторой, возможно значительной, части крымскотатарской знати. Именно к ним могла апеллировать Екатерина II, борясь за отторжение Крыма от Османской империи. Однако такая реконструкция событий небезупречна. Российский историк В. Е. Возгрин придерживается прямо противоположной точки зрения. Он считает, что предложение помощи Россией в достижении полной независимости Крыма не нашло отклика и вот почему: «...русские переоценили крымско-турецкие разногласия. Конечно, они были традиционными, ибо зародились еще в первые годы турецкого владычества. Но теперь, ввиду, несомненно, более угрожающей опасности, крымчане явно забыли о старом антагонизме»[[74]].

Для многих историков действия Екатерины II представлялись точно рассчитанным, тонко придуманным планом присоединения Крыма. Историк первой половины XIX века Д. П. Бутурлин писал, что «Екатерина II почитала независимость Крыма, утвержденную Кучюк-Кайнарджийским трактатом между Россиею и Турциею, первым шагом окончательного присоединения сей земли к Российской Державе». На агрессивные планы Екатерины II после Кучюк-Кайнарджийского мира указывал и украинский историк М. С. Грушевский. В сборнике «В память столетия Крыма» (1884) эта мысль находит новое подтверждение: «Мудрая политика императрицы Екатерины II относительно присоединения Таврического полуострова к России, делается общепонятною с 1774 г., т. е. со времени Кучюк-Кайнарджийского мира, обеспечившего за нами Керченский пролив с городком этого имени. Приобретение это казалось ничтожным для тех, кто не подозревал дальнейших видов императрицы, но дипломатам не трудно было понять, что с той минуты, как Турция вынуждена будет отказаться от верховных прав на судьбу крымских ханов, права эти перейдут к нам и будут поддерживаться войсками, сосредоточенными в Керчи.»[[75]].

Н.А. Полевой указывал на то, что, опираясь на решения Кучюк-Кайнарджийского мирного договора, «...Россия имела все средства держать татар под рукой и приготовлять постепенно меры к совершенному покорению Крыма...».

Е. И. Дружинина, продолжая исследования истории Крыма в работе «Северное Причерноморье в 1775-1800 гг.», изданной в 1958 году, писала, что «в 1774 – 1783 гг. освоение Северного Причерноморья происходило в условиях напряженной борьбы за Крым, который считался независимым, фактически же находился под сильным влиянием то России, то Турции. ...Несмотря на выгодные для России постановления Кучюк-Кайнарджийского мира, торговые связи практически оказались почти невозможными»[[76]].

Автор монографии «Политика России на Тешенском конгрессе» (1988 г.) Г. Нерсесов считает, что уже в 1774 году, подписывая мир с Османской империей, русское правительство рассматривало независимость Крыма как временную, переходную стадию, после чего должно было последовать включение всей территории Крымского ханства в состав Российской империи[[77]].

Какова же в эти годы политика России в отношении Крыма? По мнению исследовательницы из Молдовы Г. С. Гросул: по окончании войны с Турцией и заключения Кучюк-Кайнарджийского мирного договора правительство Екатерины II взяло курс на решение Черноморской проблемы мирными средствами. Россия стремится показать, что её интересы теперь неразрывно связаны с Крымом. В письме генерал-поручику Щербинину от 6 июня 1775 года Екатерина II писала следующее: «Новые Крымского п-ова явления в низложении хана Сагиб-Гирея, а в возведении на его место известного Девлет-Гирея, открывают теперь совсем новые нужды и обороты в делах тамошнего края. Государственная наша политика требует, чтобы Мы в сем случае не остались безмолвными, как в рассуждении самой Порты, как и татар, ибо инако и та и другие не могли бы с вероятностью возомнить, что Мы не радеем более о деле собственных наших рук, и что по тому могут входить между собою в мимо нас соглашения о будущем жребии Татарской области и превратить ее вновь мало по малу... в прежнее Порте Оттоманской ...подчинение ...из того свободного и независимого состояния, в которое она Нами ...приведена...». Стремление решить все вопросы мирным путем вытекает из позиции России по поводу заключения Айналы-Кавакской конвенции, хотя как отмечает Г. А. Нерсесов, Екатерина II не верила в возможность мирного соглашения с Турцией. Ряд историков считают Айналы-Кавакскую конвенцию значительной уступкой Турции. «Совершенно ясно, – пишет Е. И. Дружинина, – что, несмотря на сделанные оговорки, Турция расширила возможность своего влияния на политическую жизнь Крымского ханства». Другие же исследователи придерживаются прямо противоположного мнения, в частности Г. С. Гросул «С заключением Айналы-Кавакской конвенции завершился важный этап борьбы России за Крым. Вопрос о Крыме фактически уже был решен в пользу России» Г. А. Нерсесов склонен видеть в заключении конвенции временное урегулирование русско-турецких отношений. В какой-то степени можно рассматривать Айналы-Кавакскую конвенцию и как попытку Екатерины II сохранить «независимое» Крымское ханство, не прибегая к военной силе, идя даже на некоторые, незначительные уступки Турции.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6