История масонства

1747 г. имел место известный допрос вернувшегося из Германии графа

Головина, в поступках которого Елизавета «довольные причины имела

совершенно сомневаться, потому что подозревала его в не совсем чистых

сношениях с прусским королем. Так как Фридрих был известен за ревностного

масона, то естественно, что Головин при допросе должен был дать откровенные

показания и о своей принадлежности к масонству. Кроме себя, он назвал еще

графов Захара и Ивана Чернышевых, как «живших в оном же ордене». В это

время, однако, масонство не могло привлечь к себе более или менее

значительный круг лиц русского происхождения, так как наше общество было

почти вовсе еще лишено идейных интересов: оно видело в орденских работах

лишь забаву, освященную в глазах русской знати ее заграничным

происхождением. Любопытным свидетельством вполне еще легкомысленного

отношения к масонству в те времена является история вступления в орден

известного Ив. Перф. Елагина. Впоследствии, ревностный масон и

провинциальный великий мастер для всей России, Елагин вступал в братство

«свободных каменщиков» (в 1750 г.) только из любопытства и тщеславия: с

одной стороны его притягивала к себе знаменитая масонская «тайна», а с

другой — возможность общения с людьми, «кои в общежитии знамениты» и стояли

высоко над ним « и чинами, и достоинствами, и знаками». Не обошлось здесь и

без «лестной надежды» заручиться покровительством «друзей, могущих

споспешествовать его счастью». Ясно, что те серьезные внутренние

побуждения, которые заставили Елагин6а впоследствии искать в масонстве

более глубокого содержания, тогда в нем еще отсутствовали, как

отсутствовали они в русском обществе. Вполне понятно поэтому, что Елагин и

не мог найти тогда в масонстве никакой пользы, так как здесь еще не было ни

тени какого-либо учения, ниже преподаяний нравственных. Он видел только

предметы непостижимые, обряды странные, действия безрассудные и слышал

символы о мире противоречащие, объяснения темные и здравому рассудку

противные, которые или не хотевшими или не знающими мастерами без всякого

вкуса преподавались. Занятия в ложах даже породили в Елагине отрицательное

мнение о нравственной стороне масонства: все в ложе показалось ему игрой

людей, желающих иногда неблагопристойно забавляться. Все присутствующие

умели только, по его словам, со степенным видом в открытой ложе шутить и на

торжественном вечере за трапезой несогласным воплем непонятные песни

реветь. Хотя впечатление это и вызвано отчасти легкомысленным еще

отношением к масонству самого Елагина, с удовольствием посещавшего ложи,

тем не менее оно несомненно показывает, что масонство не имело еще никаких

корней в сознании русского общества и нередко приобретало безобразные

формы, соответствующей грубой жажде наслаждений, которая характеризует

людей Елизаветинской эпохи, мало благоприятной для серьезной поставки

вопросов веры и нравственности, а следовательно и для развития масонства.

Не было тогда в масонстве и сколько-нибудь прочной организации, не было

постоянных сношений русских лож с иностранными по той простой причине, что

не могло быть серьезных забот об укреплении и расширении ордена в России.

Только в конце царствования Елизаветы начинают появляться некоторые

признаки пробуждения общественных - интересов в наиболее образованном слое

русского общества. Зачатки европейского просвещения, внесенную в русскую

жизнь гением Петра Великого, должны были, конечно, нарушить цельность

прежнего патриархального уклада духовной жизни Московской Руси и вызвать в

русском обществе инстинктивное стремление к согласованию старых идеалов с

новыми для него началами западной культуры. Само собой разумеется, что это

случилось не сразу, и лишь в конце правления Елизаветы мы замечаем признаки

первых попыток к выработке нового идеалистического мировоззрения,

отвечающего проснувшемуся общественному самосознанию: эти попытки

естественно сводились к оправданию и укреплению религиозно-нравственного

идеализма на новых началах просвещенного разума, пришедшего на смену

церковному авторитету. Действительно, в наиболее культурных слоях общества

непосредственный реализм Петровской эпохи сменяется в это время не ясными

идеалистическими исканиями, нашедшими себе бледно выражение в

нравоучительных тенденциях первых русских журналов и, особенно в органе

Московской университетской молодежи. В конце царствования Елизаветы

масонство начало уже укореняться в русской почве, давая готовые формы для

идеалистических стремлений, впервые пробуждавшихся тогда умах лучшей части

молодежи.

Итак, первоначальный период существования масонства в России

характеризуется в общем отсутствием какой бы то ни было национальной

окраски: это была лишь мода, притом сравнительно мало распространенная,

«игрушка для праздных умов», по выражению Елагина, и лишь в самом конце

этого периода замечаются признаки некоторой связи между масонством и смутно

поджимающимися в лучшей части общества идеалистическими потребностями. Эти

признаки показывают нам возможность скорого наступления того момента, когда

положительное содержание масонского учения сделается доступным и близким

для русских людей, оказывая им серьезную поддержку в их неясных стремлениях

к построению впервые в России цельного общественного миросозерцания.

3.3. Второй период (176201781 гг.): первая половина \царствования

императрицы Екатерины II (масонство нравоучительное)

Кратковременное царствование Петра III, хотя и было весьма

благоприятным для распространения масонства, не могло еще, однако дать

надлежащей почвы для широкого развития масонских идей в русском обществе.

Новый император, благоговевший перед Фридрихом, в подражание последнему

оказывал явное покровительство «вольному каменщичеству»: он даже подарил

дом ложе «Постоянства» в Петербурге, по преданию, сам руководил масонскими

работами в Ораниенбауме. Но это обстоятельство не способствовало широкому

распространению ордена, т.е. для этого не было еще самого важного и

необходимого условия — не было еще русской интеллигенции, объединенной

общими духовными интересами, которые едва только намечались в конце

предшествующего царствования и были еще лишены более или менее серьезного

образовательного фундамента. Мощным толчком к развитию интеллигентной мысли

послужило начало царствования Императрицы Екатерины II.

Русская общественная мысль в Екатерининское время значительно быстрее

двинулось в перед по пути естественного примирения безыскусственного

религиозного идеализма Московской Руси с новыми веяниями просветительной

эпохи, нашедший себе отзвук в реформированной России. Это примирение легко

могло найти для себя точку опоры на почве увлечения религиозно-нравственным

содержанием масонского учения, и мы видели уже кое-какие признаки этой

возможности еще в конце предыдущего царствования. Но вместе с тем развитие

ордена «вольных каменщиков» шло у нас медленно: масонству недоставало

прочной организации, т.к. не было тогда и не могло еще быть среди русских

людей энергичных фанатиков масонской идеи, которые использовали бы ее

сообразно с пробудившими я потребностями национального сознания: сами

потребности были еще в зародыше. Вот почему будущие столпы русского

масонства, вроде Елагина, не видели и могли видеть тогда в учении ордена

ничего притягательного. Для того, чтобы масонство получило широкое

распространение, чтобы оно могло сделаться тем русским общественным

движением, каким мы увидели его впоследствии, прежде всего нужен был факт

образования первой русской интеллигенции, а для этого будущим ее

представителям предстоял еще серьезный подготовительный искус, им пришлось

еще пережить глубокое внутренне потрясение, испытать ужасное состояние

душевного раздвоения и страданий от утраты былой душевной цельности: только

тогда они вновь обратятся к забытому масонству, чтобы в учении ордена найти

спасение от терзавших их сомнений и душевных мук. Этим искусом было для

русского общества насажденное руками посвященной императрицы с необычайной

быстротой охватившее широкие общественные круги.

Как направление скептическое, вольтерианство не могло быть в это время

пробуждающейся русской мысли. Она только еще начинала жить и тем самым не

могла направиться сразу по пути разрушительного отрицания. Поэтому

вольтерианство XVIII века, неожиданно прервавшего естественный ход

общественной мысли, было только легко привившейся модой. Это было, хотя и

поверхностным, но тревожным явлением, которое способствовало широкому

общественному развращению. Глубокое сознание общественной опасности и

необходимости серьезной борьбы с тлетворным влиянием «вольтерианства» и

послужило той почвой, которая породила первые кружки русской интеллигенции,

а роль главного ее орудия в этой борьбе сыграло масонство. Вот с этого

момента масонство в России становится русским масо7ством, несмотря на его

иноземное происхождение и на иноземные формы. Даже содержание его было

чужим, но оно было согрето русским духом проснувшегося национального

самосознания и поэтому может быть по всей справедливости названо первым

идеалистическим течением русской общественной мысли. В этом, кажется мне, и

заключается огромная важность нашего масонского движения в XVIII веке. В

течение почти десяти лет от начала нового царствования, масонство

развивается сравнительно медленно, хотя и заметны кое-какие признаки

стремления к более прочной организации ордена путем сношений с Германией:

так, основанная в 1762 г. ложа «Счастливого Согласия» получил признание и

покровительство со стороны берлинской ложи. В это время почти везде

проникли в Европу так называемые «высшие степени», и это движение

немедленно отразилось в России. Непосредственно после водворения в Германии

тамплиерства, немецкая ее форма под именем «Строгого наблюдения», была

введена и в Петербурге. Высшие степени этой системы, с их рыцарскими

одеяниями и украшениями, пользовались среди русского дворянства большим

успехом. Но среди лучшей части русской интеллигенции «Строгое наблюдение»

вызывало отрицательное отношение. Поэтому ложи, принадлежащие к

тамплиерской системе, нередко вырождались в «шумные празднества».

Настоящая история масонства в России начинается лишь в 70-х годах,

когда одновременно возникают у нас две масонские системы, пользующиеся

огромным успехом. Ложи этих систем — так называемых Елагинской и

Циннендорфской (шведско-берлинской) — работали в это время в первых трех

степенях «иоановского» или «символического» масонства, преследовавшего цели

религиозно-нравственного воспитания человека. Русские масоны работали над

очищением от пороков греховного человека. Такая масонская мораль оказала

благотворное влияние на общество, служа в то же время реакцией против

модных течений западноевропейской скептической мысли.

Главная роль в этот период русского масонства принадлежит известному

И.П. Елагину, благодаря которому в русском масонстве снова начало

преобладать английское влияние. Но скоро «обществу Елагинской системы»

пришлось встретиться и вступить в борьбу с проникшей в Россию новой формой

немецкого масонства, с так называемой Циннендорфской или точнее и

правильнее, шведско-берлинской системой.

Таким образом, в начале семидесятых годов в России сразу появляются

две прочных масонских организации, которые немедленно вступают между собой

в борьбу за преобладающее влияние в стране. Это соперничество сразу

оказалось для одной из сторон — немецкой — совершенно непосильной. Поэтому

немецкой ложе ничего не оставалось делать, как обратиться к Елагину. А т.к.

отношение братьев Елагинского общества к масонству не было достаточно

серьезным, то Елагин легко поддался убеждениям Рейхеля, главы немецкой

ложи, соблазнившись обещаниями последнего снабдить его истинными актами, в

которых так нуждался Елагин для своих работ и которых страстно жаждало его

масонское сердце. Как бы то ни было, но Рейхель блестяще выполнил свой

план: 3 сентября 1776 года состоялось соединение Рейхелевских и Елагинских

лож, причем Елагин отказался от английской системы и дал обещание ввести в

своих ложах работы по шведско-берлинской системе. Рейхелю казалось, что в

Россию. Снова возвращается счастливый век Астреи, но его надеждам не

суждено было сбыться, и главенство шведско-берлинской системы в России

оказалось крайне непродолжительным соединение Елагинских и Рейхелевских лож

не прошло без трений. В среде подчиненных им братьев произошел раскол,

который повел затем к новым исканиям «истинного» масонства и к подчинению

русских лож Швеции. Но дни шведско-берлинской системы были сочтены. Вскоре

из Берлина была прислана бумага, в которой выражалось желание учредить

новую Великую Национальную ложу в Петербурге. Елагин, по-видимому, быстро

разочаровался в этой системе и, вероятно, в течение ближайших лет вернулся

к английскому масонству. Дальнейшая судьба Елагинских лож неизвестна до

самого их закрытия в 1784 году. По рассказу масона Л...ра, русские ложи в

этот период времени работали совершенно беспрепятственно, но в 1784 г., по

неизвестным причинам, работы Елагинских лож были приостановлены по желанию

провинциального гроссмейстера и с согласия членов лож, но без приказания со

стороны высшего правительства. Вследствие чего императрица удостоила

передать ордену «за добросовестность ее членов избегать всяких контактов с

заграничными масонами, при настоящих политических отношениях, питает к ним

большое уважение». Елагин восстановил свои работы лишь в 1786 году и при

том на новых основаниях, о которых речь будет идти ниже. В рассматриваемый

мной момент преобладание переходит на сторону новой шведской системы,

циннендорфство же быстро исчезает совсем.

3.4. Третий период (1781-1792 гг.): поиски высших степеней и победа

розенкрейцерства (научное масонство).

Из сказанного выше вытекает, что масонская деятельность в Петербурге

во второй половине семидесятых годов носила хотя и беспорядочный, но очень

оживленный характер. «Шатания» братьев из стороны в сторону, неожиданные

переходы из одной системы к другой — от Строгого наблюдения к английскому

масонству, от Елагина к Циннендорфу, далее от шведско-берлинской системы к

розенкрейцерству — все это свидетельствовало о том, что в русском масонстве

стали проявляться какие-то новые лихорадочно-беспорядочные искания, что

русское общество стало предъявлять к масонству новые требования и жадно

искать в нем ответов на пробудившиеся вопросы. Уже шведско-берлинская

система, в противоположность английской, дала некоторое удовлетворение

масонам, искавшим истины. Но, тем не менее, Рейхелевское масонство, скоро

разочаровало большинство братьев, и причина этого явления может быть легко

разгадана. Новиков указывает на нее, говоря: «привязанность всем к сему

масонству умножилась, а барон Рейхель больше четырех или пяти, не помню,

градусов не давал, отговариваясь тем, что у него нет больше позволения, а

должно искать». Здесь, в этих словах, вся история дальнейшего развития

масонства в России: ясно, что «нравственные преподаяния» масонства первых

трех степеней перестали удовлетворять русских братьев — воспитанные

вольтерианством умы требовали иной пищи, сообразно пробудившейся жаждой

просвещения, но пища должна была иметь противоположный вальтерианству, не

скептический, а непременно религиозно-идеалистический характер, не

разрушая, а укрепляя и разумно обосновывая врожденные начала нравственности

и религиозности. Так как вольтерианство опиралось на западноевропейскую

науку, то и борьба против него нуждалась в том же оружии, выходившим за

пределы бледного масонско-христианского нравоучения. Такая именно «наука»

сделалась насущнейшей потребностью русской интеллигенции и, при слабом

развитии критической мысли, должна была привести, в конце концов, к

страстному увлечению масонской мистикой и натурфилософией. На этой почве,

действительно, и сошлись лучшие русские масоны всех, даже враждебны друг

другу систем. Теперь перейдём к описанию внешнего процесса наших масонских

исканий в конце 70-х и в начале 80-х годов.

Мы относим сюда время увлечения русских масонов шведским

тамплиерством, хотя и считаем начало третьего и последнего периода

интенсивной жизни русского масонства XVIII века лишь с 1781 года потому,

что чувство неудовлетворённости этой системой было главной причиной

введения у нас розенкрейцерства и наиболее ярким показателем того, в какую

сторону были направлены стремления русских братьев.

Итак, желание проникнуть в тайны высших степеней, не получившее

удовлетворения в Рейхелевском масонстве, навело русских братьев на мысль

обратиться за новыми "градусами" к западноевропейским источникам.

Принадлежа ранее к шведско-берлинскому масонству, они естественно подумали

о Швеции. Таким образом в 1778 г. был основан в Петербурге Капитуль

Феникса, известный под именем Великой Национальной ложи шведской системы.

Став таким образом в тесную зависимость от Швеции, русские масоны думали,

что наконец получат оттуда высшие орденские познания, но скоро им пришлось

в этом жестоко разочароваться. С этого момента кончается доминирующее

значение Петербурга в истории русского масонства: первенствующая роль

теперь переходит к московским ложам, в которых сосредоточились лучшие

русские интеллигентные силы.

Среди лидеров московского масонства главное место занимал бывший

сотрудник Рейхеля князь Н.Н. Трубецкой, мастер ложи Осириса, не примкнувший

к союзу Елагина и Рейхеля. Вообще московские ложи сильно страдали от

отсутствия стройной организации и единства, и развитие здесь масонства шло

по сравнению с Петербургом очень туго до тех пор, пока во главе его не

стали главные деятели московского братства - Новиков и Шварц, приехавшие в

Москву в 1779 году. Они дали мощный толчок быстрому развитию масонства во

всей России, положив начало самому блестящему периоду его существования,

связанному с введением розенкрейцерства. Между тем дела масонские шли в

Москве плохо: главная из лож, князя Трубецкого, ''весьма умалилась и члены

отставали", поэтому наиболее ревностные масонские братья учредили

своеобразную ложу Гармония, состоявшую из малого числа членов ложи. В её

состав вошли: Н.Н. Трубецкой, Новиков, М.М. Херасков, И.П. Тургенев, А.М.

Кутузов и другие. Допущен был в эту ложу и Шварц. Он вскоре отправился в

Курляндию для того, чтобы найти истинные акты. Приехав в Курляндию в 1781

г. Шварц получил от мастера Курляндской ложи два письма, которые решили

дальнейшую судьбу русского масонства.

Таким образом Шварц стал главой русского розенкрейцерства.

Таким образом, со времени возвращения Шварца из-за границы (нач. 1782

г.) и до его смерти (нач. 1784) московские масоны приняли двоякую

организацию: во-первых, высший рыцарский градус строгого наблюдения, члены

которого, сосредоточившиеся в двух капитулах — Трубецкого и Татищева,

управляли собственно масонскими ложами, им подведомственными, и, во-вторых,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7