Курсовая работа: Причины уничтожения кадровой Красной Армии

В первой половине 1933 года промышленность поставила армии 80 штук запасных траков. Отсутствие запчастей вызвало к жизни специальный приказ начальника УММ: «В целях сбережения моторных ресурсов танков БТ 50% машин в войсках держать в неприкосновенном запасе, 25% эксплуатировать на половину их возможностей и 25% — эксплуатировать полностью».

15 февраля 1935 года последовал приказ наркома обороны № 25, согласно которому от 50 до 80 процентов танков в частях хранились на консервации, чтобы сберечь ресурс двигателя. Это тоже очень по-нашему: изготовить горы оружия и не давать его в руки тех, кто должен будет идти с ним в бой. Во-первых — экономия «народных денег»: «Вам гранату метнуть, а для государства это в корову обойдется»; во-вторых — еще сломают чего-нибудь. Поэтому на полевых занятиях большинство экипажей ходили в «танковую атаку» пешком. Если все-таки допускали танкистов к машине, то водить ее учили только по прямой, стрелять — с ровных площадок, по неподвижным и выкрашенным для заметности в черный цвет мишеням. Для показушных мероприятий и проверок натаскивали отдельные подразделения и самых толковых механиков-водителей и сажали их в танки, если случались учения или «внезапные» тревоги.

Регулярной боевой подготовки в Красной Армии не было никогда, во всяком случае, в мирное время. Армия все время что-нибудь строила, заготавливала, сеяла и убирала, оказывала помощь народному хозяйству, обзаводилась собственными свинарниками, коровниками и сенокосами. Расходы на боевую подготовку в смете Наркомата обороны составляли 0,34—0,41%, почти в два раза меньше, чем на проведение политических и культурных мероприятий, ведь «моральные силы Красной Армии являются решающим средством в деле организации современного боя». Еще меньше — 0,2— 0,28% — расходовалось на военное образование.

В первой половине 30-х годов РККА представляла собой нечто среднее между колхозом и лагерной зоной. На военную службу призывались малограмотные, прошедшие «школу коллективизации», крепостные крестьяне, получали они драное обмундирование, называемое формой, лопату или вилы и занимались привычным с детства делом. Наместник на Дальнем Востоке В.К- Блюхер вообще треть своей армии — 60 тысяч человек — определил в Особый колхозный корпус, призванный, по замыслу полководца-председателя, «освоить богатейшие целинные и залежные земли, обеспечить население и армию продовольствием». Вместо бойцов у Василия Константиновича были пейзане — пастушки, скотники и косари, кстати, их и учить ничему не нужно. Содержались «колхозоармейцы» нередко в самых скотских условиях. Новые воинские части росли как грибы и буквально на ровном месте: эшелон с людьми опорожнялся на каком-нибудь полустанке, хорошо, если в тайге — можно заготавливать дрова и стройматериалы, и получал приказ: «Обживайтесь». Целые полки и бригады, от Ленинграда до степей Забайкалья, летом и зимой размещались в палатках, землянках и «лисьих норах».

«Пришлось принять полк, — вспоминает молодость генерал И.М. Чистяков (275-й полк 92-й стрелковой дивизии), — на голом месте строить временное жилье, столовую и конюшни. Красноармейцы рыли землянки, ставили навесы. Натаскали камней, сделали казарму на пятьсот человек... Питание у нас было неважное, но очень спасала рыба». Вопрос: чем эта воинская часть отличается от спецпоселения? Только тем, что сами себя охраняют? Вермахт с приходом к власти Гитлера тоже развивался довольно бурно, но танки-стов-«сусликов» у них точно не было, как и в любой цивилизованной стране.

Крайне низок был уровень общего образования «красных командиров». Так, в 1929 году у 81,6% принятых в военные школы сухопутных войск имелось лишь начальное образование либо не было никакого, зато все — исключительно «с пролетарским происхождением». В январе 1932 года начальное образование было у 79,1% курсантов, в январе 1936-го — 68,5%, а в бронетанковых школах — у 85 процентов. Сделать из них знающих свое дело командиров, с хорошим общим развитием и широким кругозором, было в принципе невозможно.

Вот портрет курсанта Объединенной Белорусской военной школы «образца 1932 года»: «резко бросается в глаза слабая строевая выправка», обмундирование «почти все лето не стиралось» и «дошло до цвета нефти». Завидев командира с ромбами в петлицах, «курсанты-дневальные мялись, один почесывал щеку и вертел головой, не зная, что делать: встать или сидеть».

Но и таких «специалистов» не хватало. В начале 1935 года 37— 39 процентов комсостава военного образования не имели вообще. В связи с нехваткой командиров лейтенантские «кубари» массово присваивали младшему комсоставу, порой просто неграмотному. В Харьковском военном округе такими выдвиженцами были почти все командиры взводов и три четверти командиров рот. В «блюхеровской губернии» осенью 1936 года были «целые группы лейтенантов и старших лейтенантов», понятия не имевших, какой процент от 200 составит 6, и штабисты, не знавшие простых дробей. Интересно, кто-нибудь из них читал гордость советской военной мысли — «Временную инструкцию по организации глубокого боя»? Способен был сам командарм организовать «глубокое, многоактное, многоярусное сражение»? Ну-ка, попробуем представить полководца Блюхера на «Праценских высотах», окруженного «аппаратами радиосвязи и телевидения» и «мощным штабом» с «субординированной частью», синтезирующего «обоснованные решения».

Выпускники военных училищ, в которых, за ненадобностью и по причине неусвояемости обучаемым контингентом, из программы были выброшены предметы, в царской армии считавшиеся необходимыми и обязательными (была такая целевая установка: если пролетарский кадр не усваивает предмет, тем хуже для предмета), не умели читать карту, пользоваться компасом, не приобретали командирских навыков, не владели методическими приемами работы с младшими командирами, а те, в свою очередь, не могли командовать отделением, орудием или танком, подчас просто подать правильную команду. Институт сержантов (унтер-офицеров), занимавшихся индивидуальной подготовкой бойцов, в Красной Армии был угроблен сразу, надежно и навсегда, как ни пытались его реанимировать.

Как резонно заметил продубленный вояка СМ. Буденный, боевой унтер старой закалки: «Мы подчас витаем в очень больших оперативно-стратегических масштабах, а чем мы будем оперировать, если рота не годится, взвод не годится, отделение не годится».

Один из ударников Дальстроя сформулировал: «Три заповеди, которые надо знать человеку в лагере, — мат, блат и туфта».

Именно так. В Красной Армии процветали мат, пьянство, отсутствие дисциплины, элементарное раздолбайство и очковтирательство: «...бичом РККА накануне 1937 года была низкая требовательность командиров всех степеней и обусловленные ею многочисленные упрощения и условности в боевой подготовке войск. Бойцам позволяли не маскироваться на огневом рубеже, не окапываться при задержке наступления; от пулеметчиков не требовалось самостоятельно выбирать перед стрельбой позицию для пулемета, связиста не тренировали в беге и переползании с телефонным аппаратом и катушкой связи за спиной... В 52-м артиллерийском артполку БВО в декабре 1936 года даже устройство.винтовки изучали без самой винтовки, подготовку телефона к выходу в поле — без самого телефона... Неприглядно смотрелся и младший командир РККА. Неподтянутый, небритый, часто в рваной гимнастерке, а то и без знаков различия, он в принципе не мог быть требовательным, не мог отрабатывать с бойцами все детали их подготовки. С таким командиром можно было пререкаться, его можно было величать «балдой» и крыть матом... Процветало и прямое очковтирательство, когда скрывались факты аварий, «округлялись» и завышались результаты стрельб, а совершенно не умеющие стрелять бойцы объявлялись в рапортах стахановцами».

«Если грянут события на Дальнем Востоке, — клялся с трибуны маршал В.К. Блюхер, — то особая Дальневосточная Красная Армия, от красноармейца до командарма, как беззаветно преданные солдаты революции, под непосредственным руководством любимого вождя Рабоче-Крестьянской Красной Армии и флота — товарища Ворошилова, центрального комитета партии, великого вождя нашей партии, товарища Сталина, ответит таким ударом, от которого затрещат, а кое-где и рухнут устои капитализма!»

И это понятно любому «забайкальскому комсомольцу»: «Без туфты не обойдешься — тогда у тебя харч будет весомее».

Положения теории глубокой операции проверялись на маневрах Киевского военного округа в 1935 году (участвовало 75 тысяч человек, 800 танков, 500 самолетов), Белорусского (85 тысяч человек, 1136 танков, 638 самолетов), Московского, Одесского и других округов 1936 года. В ходе учений, на которые съехались самые видные советские полководцы и иностранные военные делегации, отрабатывались: прорыв укрепленной оборонительной полосы пехотой, усиленной танковыми батальонами и артиллерией РГК, ввод в прорыв группы развития успеха, маневр механизированного корпуса и кавалерии с целью окружения и уничтожения противника, действия штурмовой авиации по боевым порядкам, применение авиадесантов; «маневры со всей убедительностью доказали огромную сокрушительную силу и исключительные маневренные возможности механизированных и танковых соединений», а также «высокую боевую мощь Красной Армии, хорошую выучку красноармейцев и навыки командного состава», войска «округов с честью выдержали экзамен на зрелость». Мероприятия завершились речами, парадами и банкетами.

Настоящие результаты подвели в узком кругу. Эскадрильи бомбардировщиков и штурмовиков, которые должны были расчистить путь наступающим танкам, сделать этого, по существу, не смогли. Их взаимодействие с механизированными соединениями «не удавалось», «терялось совершенно» или «осуществлялось эпизодически», ввиду неумения организовать устойчивую связь. Танкисты Якира и Уборе-вича наступали вслепую, их разведка, по оценке начальника Управления боевой подготовки командарма 2 ранга А.И. Седякина, «была недееспособна». В результате 15-я и 17-я бригады КВО неоднократно наносили удар «по пустому месту». 5-я и 21-я мехбригады не смогли обнаружить засады. В БВО машины 1-й танковой бригады «внезапно» для себя очутились перед полосой танковых ловушек и надолбов и вынуждены были резко отвернуть в сторону — в болото, где и застряли. Командиры танков не умели вести наблюдение в бою, механики-водители — выдерживать заданное направление, ввиду чего боевые порядки атакующих частей «быстро расстраивались». Командиры взводов, рот и батальонов не освоили радиосвязь, не умели наладить управление своими подразделениями. «Вопрос взаимодействия артиллерии с пехотой и танками» оказался недостижимым «высшим пилотажем» даже в учебных условиях.

Все взаимодействие и управление на поле боя состояло в громкой команде «Вперед», повторяемой «всеми, от командира батальона до командира отделения».

По итогам учений МВО маршал М.Н. Тухачевский отмечал, что ни выучка войск, ни работа штабов, ни взаимодействие войск не находились на должной высоте: «Мехкорпус прорывал с фронта оборонительные полосы противника без артподдержки. Потери должны были быть огромны... Действия мехкорпуса вялы, управление плохое... Действия мехкорпуса не поддерживались авиацией... Авиация работала недостаточно целеустремленно... Плохо работала связь... Работа штабов, в частности разведка, очень слаба во всех частях». Французский военный атташе оценивал наши маневры как организованные в пропагандистских целях и изобилующие тактическими ошибками шоу.

«Несколько позднее, — сообщает маршал М.В. Захаров, — по действиям войск на маневрах были сделаны теоретические и практические выводы, сыгравшие большую роль в последующем развитии наших вооруженных сил». Да, выводы последовали вполне практические: через два года почти никого не осталось в живых из тех, кто на Полесье и под Шепетовкой водительствовал армиями «восточных» и «западных», «красных и синих» и наблюдал за потешными битвами с трибун.

На Дальнем Востоке имелись все возможности вместо витания «в оперативно-стратегических масштабах» решать конкретную проблему. Здесь, после оккупации японскими войсками Северо-Восточного Китая, постепенно разгорался советско-японский пограничный конфликт, тем более что и границы как таковой там никогда не было. «Самураи», подстрекаемые «правящими кругами США, Англии и Франции и поддерживаемые фашистской Германией», — сами они до такого ни в жисть бы не додумались — планировали отхватить себе Советское Приморье и Северный Сахалин, а у товарища Сталина имелись виды на китайскую территорию. Почти сразу начались стычки, провокации, скандалы с разоблачением шпионов и диверсантов, которых активно забрасывали друг к другу обе стороны. С нашей стороны в инцидентах принимали участие, как правило, пограничники, и надо сказать, что в НКВД умели готовить настоящих бойцов, а вот если в дело ввязывались «колхозоармейцы»...

Например, 1 февраля 1936 года у заставы Сиянхэ две роты японцев столкнулись с двумя ротами 78-го Казанского полка 26-й Сталинской дивизии. Сражение не состоялось, разошлись почти мирно, но советское командование на всякий случай решило выслать в помощь пехоте взвод «двадцать шестых» из 2-й механизированной бригады, но «лучшие машины» (специально хранившиеся на консервации в целях «сбережения ресурса») оказались неисправными, а «лучшие водители» не знали этих — не закрепленных за ними — танков. Началась беготня, суматоха, заводкой машин занимались все, и в итоге танки вместо одного заводили четыре часа! В пути все Т-26 поочередно ломались, а в сопровождавшей их ремонтной летучке не оказалось нужных запчастей и инструментов; технический же состав оказался технически недостаточно подготовлен и с ремонтом не справился. Затем кончилось горючее, а бензозаправщиков при взводе не было... В общем, 150 километров взвод шел 56 часов (!), и из шести танков до места боя дошли лишь четыре. Но и на них «оружие было подготовлено слабо» (?).

Летом 1938 года разразились события в районе озера Хасан. Все началось с того, что 12 июля бойцы Посьетского погранотряда, взобравшись на вершину сопки Заозерная, начали деловито оборудовать позицию на маньчжурской территории — оттуда им было сподручнее наблюдать. Через три дня к высоте прибыл отряд японских жандармов и вежливо потребовал нарушителей удалиться. Пограничники на эту провокацию не поддались и для полной ясности застрелили одного из жандармов. В тот же день японский поверенный в делах Японии в Москве заявился в Наркомат иностранных дел с «надуманной претензией», мол, убивают наших граждан на честно нами оккупированной территории; будьте любезны — очистить. 20 июля к наркому Литвинову с тем же вопросом обратился посол Сигэмицу. В обоих случаях японские дипломаты получили достойный отпор без всяких политесов, им даже показали карту, неопровержимо свидетельствующую, что «высоты Заозерная и Безымянная находятся на российской территории». 22 июля нарком К.Е. Ворошилов приказал привести Дальневосточный фронт в боевую готовность.

29—31 июля, «с целью прощупывания боеспособности Красной

Армии», два полка 19-й дивизии японцев заняли высоты Заозерную и Безымянную, выбив с них советские пограничные посты. Контратака 40-й стрелковой дивизии полковника В.К. Базарова, предпринятая 2 августа и поддержанная 32-м и 40-м отдельными танковыми батальонами, была отбита с большими для нее потерями. Дивизия, совершив 200-километровый марш, потеряв по дороге почти всю артиллерию, атаковала противника с ходу, раздробленно, без разведки и хоть какого-либо плана боя — по «громкой команде «Вперед!». Как вспоминает С. Шаронов: «Наша дивизия наступала с юга в направлении сопок Пулеметной и Заозерной в узком коридоре (в некоторых местах ширина его не превышала 200 метров) между озером и границей. Большая сложность была в том, что стрелять через границу и переходить ее категорически запрещалось. Плотность в этом коридоре была страшной, бойцы шли вал за валом. Очень много там полегло. Из нашей роты, например, в живых осталось 17 человек». Танкисты, не зная местности, увязали в болотах и канавах. Только 3-я рота 32-го танкового батальона потеряла 5 танков. Причем в атаке участвовали лишь 119-й и 120-й стрелковые полки, поскольку часть бойцов 118-го полка прибыла к месту боевых действий с холостыми патронами и деревянными гранатами. Для поддержки наземных войск с передовых аэродромов вылетели 42 самолета, но из-за тумана отбомбиться не смогли, побоявшись поразить своих. И слава богу! Ибо после возвращения выяснилось, что на самолеты, совершенно случайно, вместо осколочных авиабомб подвесили химические — снабженцы и оружейники просто не умели читать маркировку на внешне идентичных с виду боеприпасах.

«Наглая провокация японской военщины у озера» не должна была остаться безнаказанной, возмущенный советский народ организованно повалил на митинги и единодушно потребовал от правительства «дать решительный отпор поджигателям войны». В течение трех дней в район боевых действий подтягивались части 39-го стрелкового корпуса комбрига В.Н. Сергеева, в состав которого вошли 32, 39, 40-я стрелковые дивизии и 2-я механизированная бригада. В корпусе насчитывалось 32 тысячи человек, 609 орудий и 345 танков. Действия наземных войск поддерживали 250 самолетов. Японцы не использовали ни танков, ни самолетов.

5 августа начальник штаба Дальневосточного фронта комкор Г.М. Штерн отдал боевой приказ: перейти в общее наступление и одновременными ударами с севера и юга зажать и уничтожить «врагов, посмевших вторгнуться на нашу священную землю» в полосе между рекой Тумень-Ула и озером Хасан. Диспозиция следующая: 32-я стрелковая дивизия полковника Н.Э. Берзарина с 3-м танковым батальоном 2-й механизированной бригады и отдельным танковым батальоном майора М.В. Алимова должны были нанести главный удар с севера и овладеть сопкой Безымянная, а в дальнейшем сбросить врага с сопки Заозерная. 40-я стрелковая дивизия со 2-м танковым батальоном и разведбатом 2-й мехбригады и отдельным танковым батальоном наносит вспомогательный удар с юго-востока в направлении сопки Пулеметная Горка, а затем на Заозерную. 39-я стрелковая дивизия с кавалерийским полком, мотострелковым батальоном и 1-м танковым батальоном 2-й мехбригады выдвигалась для обеспечения правого фланга корпуса. В резерве комкор оставил 63 танка. Всего в районе боевых действий удалось сосредоточить 285 боевых машин типа БТ-5, БТ-7, Т-26 и ХТ-26. Командиры стрелковых дивизий приняли решение использовать приданные им танковые батальоны в качестве дивизионных групп непосредственной поддержки пехоты, поставив им задачу — поддержать атаку полков первого эшелона, действовавших на направлениях главных ударов.

Начало атаки было назначено на 14 часов 6 августа. План предстоящего сражения утвердил лично нарком, разрешивший пересекать линию государственной границы. Танковые части в это время готовились к бою. Ночное время они использовали для перехода на исходные позиции, разведки местности, малопригодной для использования танков, и прокладывания гатей через болота. Организовать радиосвязь с пехотой им не удалось, так как стрелковые полки не имели радиостанций (кстати, авиаторам радиостанциями пользоваться запретили по соображениям секретности).

Наступление наших войск задержалось из-за стоявшего густого тумана, мешавшего действиям авиации, и началось в 17 часов.

В 13.15 началась артиллерийская подготовка. Под ее прикрытием в 14 часов пехота заняла исходное положение для атаки. В 16 часов над полем боя появились самолеты. Одновременно с началом авиационной подготовки 3-й и 32-й танковые батальоны, поддерживавшие стрелковые полки 32-й дивизии, получили сигнал на атаку. Выдвижение с исходных позиций к переднему краю обороны противника происходило тремя колоннами, по числу переправ, наведенных саперами через ручей юго-западнее Новоселков. Однако из-за болотистого грунта в пойме ручья танки двигались со скоростью не более 3 км/ч, подвергаясь сильному артиллерийскому обстрелу противником.

Эффективность артиллерийской и авиационной подготовки оказалась низкой, японская артиллерия подавлена не была. В результате из сотни танков, участвовавших в атаке, переднего края обороны противника достигли всего 10. Остальные застряли на переправах или были подбиты огнем противотанковой артиллерии противника. Попытка овладеть высотой Безымянная провалилась. С наступлением темноты танковые батальоны были отведены в район северо-восточных склонов высоты, расположенной между Безымянной и озером Хасан; пехота зацепилась за южный склон.

На левом фланге корпуса действовала танковая рота разведывательного батальона 2-й мехбригады, которая в 16.50 атаковала противника девятнадцатью танками БТ-5 и БТ-7. Рота на большой скорости достигла заболоченной лощины между высотами Пулеметная Горка и Заозерная, где и завязла. Только двум машинам удалось преодолеть болото и прорваться к Заозерной.

2-й танковый батальон, достигнув переднего края обороны противника, также поначалу начал быстро продвигаться вперед, увлекая за собой пехоту 40-й стрелковой дивизии. Однако к 17.30 половина танков застряла на подступах к высоте Пулеметная Горка. Многие машины были подбиты огнем противотанковых орудий. Одними из первых были выведены из строя танки БТ командира, комиссара и начальника штаба батальона, а также танки двух командиров рот, выделявшиеся из общей массы своими поручневыми антеннами. Управление батальоном нарушилось, уцелевшие танки остановились и стали вести огонь с места. Командир батальона майор Меньшов часть танков направил к Пулеметной Горке с задачей уничтожить огневые точки, мешавшие продвижению 120-го стрелкового полка, а 12 машин вместе с пехотой 118-го и 119-го полков атаковали высоту Заозерная.

Танки, атаковавшие Пулеметную Горку, не смогли преодолеть ее крутых скалистых склонов. Атака высоты Заозерная была более успешной — семь танков достигли ее юго-восточных склонов.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5