Чайковский-критик - непонятый Брамс.Сравнительный анализ творчества. Реферат по истории музыки.

с завистливым восхищением

говорил о таких гигантах, как Моцарт или Шуман, которым, казалось, само

шло в руки то, к чему он пробивался шаг за шагом, в изнурительной, тяжкой

борьбе. Сходные чу-

вства испытывал он и к своему другу Дворжаку. Впрочем, о даровании

Дворжака он

всегда отзывался с восторгом, как ни казалось ему порой, что здесь как раз

тот слу-

чай, когда результат уступает гениальности замысла.

Но началось всё с катастрофы, с блужданий в лабиринте собственных чувств.

Моло-

дой человек оказался перед лицом обстоятельств, которые на долгие годы

выбили его

из колеи. В феврале 1854 года у Шумана внезапно обострилась душевная

болезнь, тень которой давно уже нависала над ним и которая, став причиной

прогрессирующе- го распада личности, спустя два года свела его в могилу.

Супруга маэстро Клара, ожи-

давшая восьмого ребёнка, была в отчаянии. Брамс поспешил в Дюссельдорф,

чтобы по-

мочь этой женщине, которую он глубоко чтил, и оставался там до самой

смерти маэ-

стро. Из-за болезни мужа материальное положение Клары оказалось

угрожающим.. Перед ней встала необходимость возобновить концертную

деятельность пианистки, столь успешно начавшуюся для неё в детские годы,

но после замужества сошедшую,

за редчайшими исключениями, на нет. И то, что ей удавалось в кратчайший

срок вер-

нуть себе положение, некогда уже завоёванное в музыкальном мире,

принадлежит к

числу высочайших достижений человеческой энергии и таланта. Брамс,

находившийся в непосредственной близости от неё, целиком посвятил себя

задаче стать опорой ей и её детям. То немногое, что требовалось ему для

себя, он зарабатывал уроками.

Вскоре после смерти Шумана Брамс расстался с Кларой. Он возвращается в

Гам-

бург к родителям. Неустанно работая, он ждёт счастливых перемен в своей

жизни, в

положении, которое занимает в мире, не проявляя , впрочем, особой

активности в этом

направлении. У всех его друзей из окружения Шумана есть где-то своё тёплое

местеч-

ко: у Иоахима в Ганновере, у Грима в Геттингене, у Дитриха в Бонне. Всё,

что пона-

чалу благодаря рекомендации Клары ему удаётся найти, - это весьма скромная

долж-

ность в Детмольде, при дворе местного фюрста, где он несколько лет подряд

в зим-

ние месяцы обучает игре на фортепиано одну из принцесс и её придворных

дам, ру-

ководит хором, а иногда имеет возможность даже воспользоваться придворным

орке-

стром. Доходов от всей этой деятельности едва хватает на год весьма

скудного су-

ществования; остальное он зарабатывает уроками фортепиано.

В письмах Брамса, относящихся к этому времени, нередко чувствуется

известная угнетённость, растущее недовольство. Годы проходят, и у него

возникает ощущение, что он ни на шаг не продвинулся вперёд. В Гамбурге он

остаётся чужаком, в чём, пожалуй, повинны провинциальная чёрствость и

недоброжелательность земляков. Рабо-

та в Детмольде, несмотря на то что занимает лишь три месяца в году,

становится ему в тягость, и он отказывается от места. Осенью 1862 года он

предпринимает поездку в Вену; он завязывает дружеские отношения,

появляется на эстраде как пианист, с успе-

хом добивается исполнения своих сочинений. Пройдёт немного времени, и

Брамс по-

знакомится с теневыми сторонами венского характера - со свойственным

венцам ощу-

тимым недостатком серьёзности и упорства в работе, известной

переменчивостью и ненадёжностью их симпатий и восторгов.

Брамс наслаждается в Вене неограниченной свободой праздношатающегося

туриста - и ждёт решения куда более важного для него дела в Гамбурге.

Ф.В.Грунд, долгие годы дирижировавший гамбургскими филармоническими

концертами, собрался уйти на пенсию. Брамс рассчитывает стать его

преемником и просит гамбургских друзей предпринять в его отсутствие

необходимые шаги. Тем горше было его разочарование,

когда он узнал, что его обошли и дирижёром филармонических концертов

назначен его друг, певец Юлиус Штокгаузен. Этого оскорбления он не мог

забыть никогда. Во-

обще одной из трагических черт его глубокой натуры было неумение прощать,

неу-

мение забывать. Много лет спустя, на торжественном банкете в честь

50-летия Гамбург-

ского филармонического общества, была исполнена Вторая симфония Брамса под

его

собственным управлением. И теперь некий оратор позволил себе утверждать,

что-де

судьба этого великого сына Гамбурга опровергает афоризм «Nemo propheta

in Patria»

Нет пророка в своём отечестве (лат). И тогда, в совершенной ярости, Брамс

прошептал сосе-

ду: «И это они пытаются доказать на моём примере! Два раза освобождалось

место

директора филармонических концертов, и оба раза они приглашали чужака, а

меня обходили! Выбрали бы в своё время меня, я стал бы порядочным

человеком, гражда-

нином, смог бы жениться и жил бы как все. А теперь я бродяга».

Его гнев, без сомнения, был неподдельным, а горечь оправданна. Возможно,

однако, в данном случае он не смог или не хотел понять, что судьба

уготовила ему лучшую участь. Сомнительно, чтобы ему удалось хоть на

сколько-нибудь долгий срок прижить-

ся в той в высшей степени провинциальной атмосфере, которая отличала тогда

музы-

кальную жизнь Гамбурга; а если бы и удалось, то столь же сомнительно, что

успех муздиректора существенно пошёл бы на пользу композитору. Гамбургское

разочаро-

вание поначалу было возмещено предложением взять на себя руководство

Венской

певческой академией - осенью 1863 года новый музикдиректор с энтузиазмом

присту-

пил к своим обязанностям. Его успех, однако, был отнюдь не безоговорочным.

Брамс

утрачивает удовольствие от работы, которая, в общем-то, и не могла стать

для него главной. По прошествии лишь одного сезона он отказался от места

хормейстера пев-

ческой академии. Приглашённый восемь лет спустя на пост дирижёра в

старейшую и

наиболее солидную концертную организацию Вены, Общество друзей музыки, он

вы-

держал там целых три года - и всё же, рассерженный и в глубине души

неудовлетво-

рённый, оставил в конце концов и этот пост. Протест вызывала неуступчивая

суровость

его концертных программ.

Брамс к тому времени уже приобрёл в Вене весьма обширный круг друзей и по-

клонников. Ко сколько-нибудь прочным дружеским связям он, однако, уже не

стремил-

ся, да и в чисто практическом смысле в них теперь не было нужды. За

десятилетие,

прошедшее с начала его деятельности в певческой академии, Брамс, по

всеобщему признанию, выдвинулся в первую шеренгу живших и творивших в то

время худож- ников .

Чайковский рос в довольно богатой по тогдашним российским понятиям семье.

Бо-

гатство определялось, правда, не наследованным или нажитым капиталом, а

служебным

положением отца и, следовательно, было временным. Но это нисколько не

меняет об-

становку, в которой протекало детство будущего великого композитора. Можно

без ко-лебаний согласиться со словами Модеста Петровича Чайковского насчёт

того, что по-

ложение их отца, начальника такого большого завода, как Воткинский,

совершенно по-

ходило на положение богатого помещика. Поэтому детство Петра Ильича, по

крайней

мере до переезда семьи в Петербург, когда ему шёл десятый год, в целом

было отрад-

ным и беззаботным. Да и в Петербурге, несмотря на более суровые условия и

меньший

достаток, Чайковский не испытывал каких-либо особых тягот, если не считать

разлуку

с родными, которую он переживал очень тяжело, и некоторых событий,

случающихся в

жизни почти каждого юноши, которые оставляют свой след у впечатлительных

людей.

4

Есть между Брамсом и Чайковским и другие различия, менее существенные, но

есть

и некоторые общие стороны.

Можно заметить, например, что как Брамс, так и Чайковский были добры и

участли-

вы к нуждающимся. Хотя в отличие от неизменной деликатности Петра Ильича у

Брам- са на фоне его доброты наблюдались неожиданные и труднообъяснимые

вспышки от-

чаянной грубости, которые, возможно, явились результатом его юношеских

музыкаль-

ных скитаний по портовым кабакам. Можно также указать на общительность и

весё-

лый нрав и в то же время на стремление к уединению. Последнее для

Чайковского,

вероятно, имело большее значение, чем для Брамса, но и у него наблюдалась

такая тенденция. Впрочем, творчество нуждается временами в тишине и покое,

поэтому это

сходство не столь примечательное. Гораздо более важной представляется

другая общая

для обоих композиторов сторона жизни. И тот и другой не обзавелись семьями

и оста-

лись на всю жизнь холостяками. Правда, Чайковский женился и формально

оставался женатым до своей смерти, но фактически он прожил со своей женой

чуть более ме-

сяца и затем расстался с ней навсегда. Причины отсутствия семьи у Брамса и

у Чай-

ковского были, конечно, разными, но сам факт их домашнего одиночества

сделал их жизнь во многом сходной в отношении её влияния на творчество.

На Брамса взваливают многократно преувеличенные истории о его походах к

улич-

ным женщинам, подводя под эти истории сложные психологические пояснения,

кото-

рые любому здоровому человеку навряд ли покажутся серьёзными и нужными.

Создатель проникновеннейших любовных песен, Брамс был пламенным поклонни-

ком прекрасного пола. Это, однако, странным образом противоречит той

загадочности,

которая отличает его поведение во всех случаях, так или иначе касающихся

женщин.

Из всех загадок и противоречий, свойственных его натуре, это, пожалуй,

центральное и наиболее существенное. Бессмысленно пытаться выяснить вещи,

где чёткие, однознач-

ные умозаключения вообще невозможны, поскольку все обстоятельства, имеющие

отно-

шение к делу, нам не известны или двусмысленны и противоречивы. Однако

вряд ли будет ошибкой рассматривать этот момент как одну из главных

проблем человека, вынужденного оплачивать божественный взлёт к вершинам

духа, даруемый творческой

личности, глухой изоляцией отшельника. Брамс был сильной натурой, его

отличали не-

уёмная жизнерадостность и живость чувств, и можно лишь гадать, каких

мучений сто-

ли ему одинокие дни и ночи, на которые его обрёк добровольный обет

безбрачия. В этом , как и во многом другом, он сходен со своим великим

предшественником Бет-

ховеном, причём в обоих случаях невозможно докопаться до причин возникшей

ситу-

ации (хотя у Бетховена с его заболеванием слухового аппарата и его

ипохондрией в

этом отношении всё выглядит менее таинственно, чем у обращённого всем

своим су-

ществом к реальному бытию, жизнелюбивого в самом элементарном значении

этого

слова Брамса).

Можно не сомневаться, что встреча с Кларой Шуман стала решающим событием

его

юности, имевшим трагические последствия. Однако и в данном случае

известные фак-

ты носят в большей мере негативный, нежели позитивный характер. Важнейший

из негативных фактов, впрочем, весьма многозначителен: в 1887 году оба они

договорились

вернуть друг другу свои письма, с тем чтобы их уничтожить. Всё, что дошло

до нас из

переписки обоих, подверглось цензуре Клары, причём все её письма,

написанные до 1858 года, были уничтожены.

Умирает Роберт Шуман - и они расстаются. Расстаются после двух лет,

проведённых поблизости друг от друга, в тесном, почти каждодневном

общении. Причём обстоятель-

ства этой разлуки не сохранили никаких документальных свидетельств,

позволяющих

делать какие-либо определённые выводы. Со стороны разлука выглядит как

обоюдное

бегство; но что конкретно явилось его причиной - остаётся только гадать.

Брамс возвра-

щается в Гамбург, Клара переезжает в Берлин. Внешне их отношения не теряют

преж-

ней сердечности. Они часто видятся, переписываются.

Истиной загадкой Брамса, как и молодого Гёте, является его постоянная

готовность к бегству. Этот мотив возникает во всех его любовных историях,

которые нам извест-

ны; только проявляется он в виде неуклонного снижения интенсивности

чувств. Спус-

тя неполных два года после бегства от Клары возникла единственная в его

жизни ситуация, когда он оказался чуть ли не у самого алтаря. Агата фон

Зибольд, дочка гет-

тингенского профессора, к тому же хорошенькая, сумела довести его до

помолвки и

обмена кольцами.

История стала предметом обывательских пересудов. Гримм, по всей

вероятности, попытался хоть как-то, в самой мягкой форме, воздействовать

на друга; это привело лишь к тому, что тот расторгнул помолвку, причём

самым бесцеремонным образом.

Агата позднее счастливо вышла замуж. Брамс никогда больше не виделся с

ней.

Вскоре после этой истории с Агатой он вновь пускается в любовную авантюру.

На

этот раз ему вскружила голову некая Берта Порубшки, жизнерадостная девушка

из Ве- ны, бывшая одно время участницей гамбургского женского хора.

Несомненно, что ре- шение Брамса посетить Вену было принято не без участия

её семьи, а её семья - она

была дочерью пастора евангелической общины в Вене - оказала ему помощь в

орга-

низации первых контактов с представителями местного общества. И всё же,

когда чи-

таешь следующие строки, отправленные Иоахиму из Вены, в них так и слышится

вздох

облегчения: «Короче, дело в том, что Б [epта] П [opyбшки] помолвлена с

одним богатым

молодым человеком. И т.д.».

Ко времени первого визита Брамса в Вену относится возникновение ещё одной

дру-

жской связи, длившейся многие годы. Её героиней была в ту пору ещё

шестнадцати-

летняя Элизабет фон Штокгаузен, дочь ганноверского посланника в Вене,

которая не-

продолжительное время брала у Брамса уроки фортепиано. Видимо, он сам

прекратил занятия, как только заметил что ему грозит опасность без памяти

влюбиться в эту красивую, высокоодарённую и не по годам развитую как в

музыкальном, так и в духов-

ном отношении девушку. Вновь сказался его непостижимый инстинкт бегства,

который

отторгнул его от неё. Через несколько лет она вышла замуж за талантливого

молодо-

го музыканта Генриха фон Герцогенберга, которого Брамс ценил и

поддерживал, хотя

как композитор Герцогенберг в дальнейшем не оправдал его надежд. С умной,

одарён-

ной тонким музыкальным чутьём Элизабет Брамс переписывался вплоть до её

ранней

смерти (она умерла всего сорока двух лет). Как близкий друг и

пользовавшийся полным доверием советчик в музыкальных делах, она иной раз

даже оттесняла на задний план

Клару Шуман, которая явно ревновала её. Оба супруга страстно любили музыку

Брам-

са.

Элизабет фон Герцогенберг - наиболее примечательное и обворожительное

явление среди женщин, сыгравших хоть сколько-нибудь заметную роль в жизни

Брамса на склоне лет. Она - единственная из них, с кем его связывала

настоящая и долгая друж-ба. Всё остальное, что касается истории его

любовных увлечений, не представляет осо-

бого интереса. Его друзья один за другим вступали в брак. Его отец,

овдовев, женил-

ся вторично. Сумел найти своё счастье - в лице некоей молодой женщины -

Ганслик,

причём в ту пору ему было уже далеко за сорок. Иоахим, Бюлов, потерпев

крушение

в первом браке, вступили в новый. Брамс считал, что женщины бесконечно

притягате-

льны; он с удовольствием отдавался зарождающейся сердечной склонности - то

есть,

как и прежде, всецело был предан красивому женскому голосу, - но молчал,

когда от

него ждали признания.

В пятьдесят у него начался бурный, немедленно взятый на заметку всеми его

друзь- ями флирт с хорошенькой юной певицей Герминой Шпис. На пороге

своего шестиде-

сятилетия он очаровывает Алису Барби, красавицу итальянку, лучшую из всех

испол-нительницу его песен. Однако дело не идёт дальше обычных ухаживаний,

причём ему

явно доставляет удовольствие слыть этаким безобидным волокитой.

О Чайковском, как и о Брамсе, в этой связи говорят часто и много. Говорят,

что он

совсем был лишён любви к женщине. А ведь это неверно. В молодости он

довольно

часто увлекался. Можно вспомнить его четырёх Сонь, в которых он по очереди

был

влюблён в Москве. Там же ему очень приглянулась Лиза Дмитриева, которая,

как пи-

сал Пётр Ильич, была до того прелестна, что он подобного ещё ничего не

видел. Мо-

десту он признавался, что «очень занят ею». Это увлечение было замечено

его консер- ваторскими друзьями, и Николай Григорьевич Рубинштейн

подшучивал над ним по этому поводу. Несколько более сложные отношения были

у него с Верой Васильевной

Давыдовой, но даже по письмам Чайковского видно, что до того, как он

охладел к ней

из-за каких-то свойств её характера, у него были к ней не просто дружеские

чувства.

Вере Васильевне Пётр Ильич подарил три фортепианные пьесы «Воспоминание о

Гап-

сале», о том месте, где происходили главные события этой любви. Третья,

самая попу-

лярная из этих пьес, «Песня без слов», взволновала не одно сердце и для

многих стала

музыкальным эпиграфом долгой любви: такие чувства вложил в неё Чайковский.

Хорошо известна история с французской певицей Дезире Арто, которая чуть не

увенчалась женитьбой Чайковского. Несмотря на уговоры друзей и

вмешательство Н.Г. Рубинштейна с целью заставить Петра Ильича отказаться

от этой затеи, он весь-

ма решительно говорил с Арто о законном браке, и она была согласна. Все

имеющие-

ся свидетельства говорят о том, что любовь была взаимной, и Чайковский

получил благословение своего отца. Трудно, конечно, узнать, что скрыто в

сердце человека, но

всё-таки некоторые свидетельства подсказывают нам справедливость вывода о

взаим-

ной любви. Если у Чайковского и были какие-либо сомнения относительно этой

женить-

бы, то они касались исключительно судьбы его творчества, поскольку в конце

1868 года, когда решалось это дело, он писал отцу: «Я лишусь возможности

идти вперёд

своей дорогой, если слепо последую за ней».

Видимо, к счастью для Петра Ильича, серьёзным его намерениям не было

суждено

осуществиться, и в январе 1869 года невеста Чайковского, находясь на

гастролях в Вар-

шаве, вышла замуж за баритона Падиллу. Рассказывают, что когда Петру

Ильичу сооб- щили об этой новости, он сильно побледнел, но горечь измены

терзала его недолго. В

музыке эта короткая любовь оставила память в виде трогательного

фортепианного ро-

манса ор.5, посвящённого Арто.

Эпизод с Арто берётся на вооружение почти всеми биографами, которые

добросовест-

но используют его, чтобы отвести читателей от нездоровых подозрений,

поэтому не стоит повторять все подробности этой истории. Подшучивая над

увлечением своей молодости, Пётр Ильич тем не менее всегда тепло вспоминал

Страницы: 1, 2, 3