А. Гамильтон и американская Конституция

бизнесменов. Государственный деятель становился, по крайней мере, на какой-

то момент, настоящим капиталистом. В этом новом проекте Гамильтон опирался

на Общество полезных мануфактур. Он организовал и даже написал проект о

выпуске акций этой корпорации с капиталом в один миллион долларов (это

сделает ее крупнейшим предприятием в Соединенных Штатах), которая наладит

новейшее промышленное производство в штате Нью-Джерси, в местечке, ставшим

позднее городом Патерсоном. У Гамильтона не было финансовой доли в этом

обществе, но политические соображения побудили его использовать огромное

влияние, которое он имел как министр финансов, в интересах корпорации.

Усилия Гамильтона стимулировать рост капиталистической экономики

заслужили одобрение бизнесменов. Фишер Эймс писал ему из Бостона о «

совершенном доверии, с которым наши состоятельные люди относятся к

правительству. Все здесь полны восторга и благодарности. Им известно, кто

заслуживает похвалы, и они с благодарностью ее воздадут». Окрыленные

экономическим бумом, которому в огромной степени способствовала программа

Гамильтона, предприниматели видели в министре финансов идеального

государственного деятеля. Тем не менее, их восхищение не превращалось в

готовность следовать его курсом по незнакомому экономическому пространству

или отказаться от сомнительных способов наживы. Действия Гамильтона –

государственного деятеля были гораздо успешнее в создании прибылей для

нарождающегося класса капиталистов, чем в направлении их деятельности в

русло выбранного им курса. О том, что большинство американских капиталистов

того периода предпочитали дававшие быструю прибыль спекуляции, а не

разумное и осторожное предпринимательство, которое способствовало бы

экономическому росту, говорят финансовые скандалы, разразившиеся в 1791 и

1792 годах. В первом случае продажа акций в Банке Соединенных Штатов

вызвало спекулятивную вакханалию, которая грозила сорвать экономические

планы Гамильтона; во втором – манипулирование рынком государственных

облигаций привело к финансовой панике и краткосрочной депрессии. И если

стабилизировать курс государственных ценных бумаг Гамильтону удалось, то в

борьбе со злоупотреблениями он оказался практически бессилен. В письме к

Филиппу Ливингстону он делится своими разочарованиями.

Письмо к Филиппу Ливингстону говорит о намерении Гамильтона возложить

на капиталистов ответственность перед обществом:

«Я замечаю, что определённые деятели продолжают спекулировать на

рынке ценных бумаг, пренебрегая интересами своих сограждан. На этот раз

должно быть проведено чёткое разграничение между честными людьми и

негодяями, между уважаемыми акционерами и биржевыми спекулянтами и

просто беспринципными игроками. Публичный позор должен сделать то, что

не может сделать закон». [40]

В этом письме звучит разочарование. Однако, новая экономическая

программа настолько способствовала спекуляциям, что у Гамильтона не

оказалось эффективных средств противодействия. Если недостойно вели себя

простые граждане, он обращался к закону, властям и даже репрессивным мерам,

чтобы установить контроль над этой деятельностью; однако, если аналогично

вели себя капиталисты, он прибегал лишь к угрозе публичного позора.

Государственного деятеля, связывавшего свои надежды с капиталистической

жаждой наживы, неминуемо ожидало разочарование, вызванное жадностью и

недальновидностью предпринимателей. Гамильтон – государственный деятель,

наделивший властью федеральное правительство, обнаружил, что он бессилен

перед злоупотреблениями тех, кого он считал творцами американского

процветания и прогресса.

Самым амбициозным и опасным из спекулянтов был прежний помощник и

близкий друг Гамильтона Уильям Дуэр. Занимая первый в истории пост

заместителя министра финансов и располагая, в силу своего положения,

конфиденциальной информацией, Дуэр воспользовался ею в целях личной

наживы. Реакция Гамильтона была прямо противоположной той резкой критике, с

которой он в свои молодые годы обрушился на С. Чейза.

Молодой Публий ужасался корыстолюбию и эгоизму людей, стремившихся

обогатиться за счёт государства. Министр финансов, посоветовав своему

коррумпированному другу умерить свою безграничную жадность, отнёсся к нему

скорее как к глупцу, чем нечестивому республиканцу.

Если пример Дуэра показал, как трудно трансформировать алчность в

добродетель, двигающую вперёд экономическое развитие, то Общество полезных

мануфактур стало показателем неспособности американцев в 1790-е годы

поддерживать тот тип промышленного производства, к которому стремился

Гамильтон. Общество оказалось убыточным, и в 1795 году его деятельность

прекратилась. Помимо неразумного управления корпорация страдала от

отсутствия производственного опыта и нехватки квалифицированной рабочей

силы. Однако наиболее серьёзной причиной её краха было нежелание

американских инвесторов вкладывать средства в производство, тогда как

спекуляция акциями и землёй сулила более выгодные перспективы. Возможно, на

их расчёты повлиял и отказ конгресса принять предложенные Гамильтоном меры

по стимулированию индустриального развития, содержащиеся в его докладе о

развитии мануфактур. Но даже если бы они и были приняты, весьма

сомнительно, чтобы американские предприниматели были готовы реализовать его

преждевременные, хотя и пророческие планы экономического развития. Ещё до

того, как предложить свою экономическую программу, Гамильтон, выступая в

Нью-Йорке за ратификацию конституции в 1788 году, сделал оказавшееся не

менее пророческим заявление:

«Пока собственность остаётся примерно равно распределенной, и

значительная доля информации просачивается в общество, при голосовании

будет существовать тенденция отдавать должное заслугам даже самых

незаметных людей. С ростом богатства и концентрацией его в руках

меньшинства, с усилением в обществе стремления к роскоши, добродетели

будут всё в большей степени рассматриваться лишь как приятное добавление

к материальным ценностям, и в складывающейся обстановке проявится

тенденция к отходу от идеалов республиканизма… Это общая беда, которая

грозит конституции не только нашего штата, но и всех остальных».[41]

В 1788 году Гамильтон рассматривал концентрацию экономической и

политической власти как явление неизбежное. Однако, будучи министром

финансов, он пришёл к заключению, что необходимо обдумывать и возможное

неравенство.

Он не испытывал сожаления по поводу того, что активное наступление его

экономической программы может привести «к отходу от идеалов

республиканизма». Сложную задачу примирения порождаемого капитализмом

неравенства и принципов республиканизма он оставлял в наследство своим

преемникам. И для будущих лидеров отношения с торгово-промышленными

кругами останутся одной из самых сложных сторон их деятельности. Однако,

перед ними стояла проблема иная, чем перед Гамильтоном; им не пришлось

стимулировать деятельность капиталистов, что так дерзко попытался сделать

Гамильтон. Они, скорее, пытались отстаивать свою независимость от

набирающих силы деловых кругов.

§5. Гамильтон и армия.

Влияние Войны за независимость

на мнение о профессиональной армии.

Гамильтон – государственный деятель обладал полнотой власти как в

финансовой, так и в военной сферах. Военная сила и слава занимали ведущее

место в его архитектонике, являясь, безусловно, главными мотивами,

определяющими его многообразную деятельность. В одном из ранних, дошедших

до нас писем Гамильтона мы читаем о мальчике из Вест-Индии,

неудовлетворённом «униженным положением клерка», который заявляет другу,

что хочет «более высокого положения» и в заключение пишет «я мечтаю о

войне». Желание юноши сбылось – он сделал карьеру и нашёл себя в

революционной армии. Ему было тяжело представить, что с наступлением мира

его связь с армией прервётся. В сентябре 1783 года в письме к Вашингтону он

обращается с необычной просьбой (которая, кстати, не была удовлетворена):

«Я надеюсь, что после установления мира мне будет разрешено сохранить своё

звание – без вознаграждения и приписки к приписки к какой-либо службе – в

качестве почётной награды за то время, которое я посвятил государству. Так

как в дальнейшем я, возможно, буду совершать поездки по стране, мне будет

приятно выступать от имени человека, которого я поддерживал во время

Революции».[42]

На всём протяжении своего триумфального пути Гамильтон, знаменитый

адвокат, один из отцов-основателей нового государства и министр финансов в

федеральном правительстве, не переставал жаждать военной славы. Не имея

официальной военной должности, он организовал и возглавил вооружённый

отряд, который, перейдя через горы Пенсильвании, подавил Спиртной бунт. В

1798 году, когда война с давним противником, Францией, казалась весьма

вероятной, он приложил все силы к тому, чтобы стать заместителем

главнокомандующего: возраст и состояние здоровья делали Вашингтона лишь

номинальным главой армии. Упорно работая над созданием армии, Гамильтон

вынашивал свою мечту: возглавить американские вооружённые силы, которые с

помощью британского флота изгонят испанцев из их колоний и сделают англо-

американцев финансовыми хозяевами обоих американских континентов.

Военная мощь притягивала Гамильтона и с психологической точки зрения: в

ней воплощались решительность, власть и сила – черты, которые он хотел

видеть в политическом лидере. Но военная сила была и неотъемлемой частью

его концепции государственной деятельности. Среди многих причин, по которым

Гамильтон считал американцев таким неподатливым материалом – они неохотно

участвовали в создании национального величия, которого он хотел для них, –

была их глубокая враждебность к профессиональным вооружённым силам. Будучи

сторонниками добровольных вооружённых формирований и опасаясь регулярных

армий, американцы, как считал Гамильтон, не понимали необходимости

организованной и обученной армии, присутствие которой обеспечивало бы

уважение к федеральному правительству за границей и способствовало

поддержанию законности и порядка внутри страны. Гамильтон возьмёт на себя

задачу создания армии так же, как задачу развития индустриального сектора в

экономике. Гамильтон – государственный деятель не хотел оставаться

безоружным.

Его идея создания американской армии наиболее полно проявилась в 1798 –

1800 годы, когда Гамильтон командовал соединением, образованным после дела

«Икс-игрек-зет». По его замыслу профессиональная армия должна была в корне

отличаться от преобладавших тогда добровольных отрядов и ополчения.

Гамильтон видел недостатки этих отрядов – они служили интересам штатов,

ставя их выше общенациональных, а в политическом отношении были ненадёжны,

так как в любой момент могли занять скорее сторону недовольных граждан, чем

центральной власти. И помимо того, что Гамильтон опасался их вовлечения в

политику, они оскорбляли его стремление к эффективности и порядку.

Армия, которую, по мнению Гамильтона должно иметь центральное

правительство, будет так же хорошо организована и действенна, как ранее

созданная им финансовая система. Работая, как обычно, без устали, он

предусмотрел все аспекты её создания. Для подготовки профессиональных

военных необходима военная академия. Гамильтон не только настаивал на её

создании, но и разработал требования к преподавателям и учебные программы.

Он занялся также организацией интендантской службы, проведением парадов,

определением задач различных воинских формирований и вопросами военной

тактики. Гамильтон хотел, чтобы американские солдаты даже маршировали,

буквально следуя его указаниям: «Длина шага – это вопрос первостепенного

значения в тактике пехоты. В уставах других государств в этом наблюдаются

различия… Правильный стандарт следует определять, исходя из природных

данных, и принять за правило обычный шаг человека среднего роста, скажем,

пяти футов и восьми дюймов». (Хотя Гамильтона часто считали невысоким, он

был человеком среднего роста – пяти футов и семи дюймов.)[43]

Исходя из концепции Гамильтона, профессиональная армия предназначалась

для действий внутри страны, а также при конфликтах с другими государствами.

Идея использования общенациональной армии как инструмента для ликвидации

внутренних политических беспорядков неоднократно высказывалась в

«Федералисте»:

«Нельзя отрицать, что бывают случаи, когда национальное

правительство вынуждено применять силу… независимо от того, имеем ли мы

одно правительство для всех штатов, или разные правительства для их

различных комбинаций и даже если произойдёт полное отделение штатов,

порой возникает необходимость применения силы, составленной по-иному,

чем ополчение, для обеспечения мира сообщества и поддержания

справедливого авторитета законов против насильственного их попрания в

восстаниях и мятежах».[44]

Гамильтона не тревожила перспектива применения вооружённых сил против

бунтующих граждан. В 1790-е годы, во время алкогольного бунта, восстания

Фриза и выступлений в Вирджинии против законов об иностранцах и

подстрекательстве к мятежу, он был одним из главных сторонников их

подавления с помощью вооружённых сил. Однако, Гамильтон последовательно

отстаивал точку зрения, что их задача – не уничтожение мятежников, а их

устрашение. «Прибегая к оружию, правительство должно быть подобно

Геркулесу, вызывая к себе уважение лишь демонстрацией силы». У тех, кто

бросает вызов федеральной власти, один только вид армии Гамильтона должен

был отбивать охоту к выступлениям.

Примером показательного применения вооружённых сил в целях удаления

внутренних «опухолей» явился для Гамильтона Спиртной бунт. Нараставшее

возмущение на западе Пенсильвании в связи с введением акциза на виски

вызвало не только резкие массовые выступления против центрального

правительства, но и нападения на сборщиков налога. Увидев в этом серьёзное

противостояние центральной власти, Гамильтон заявил, что «наступил решающий

момент, когда необходимо определить, в силах ли правительство охранять свою

сласть». В этом случае Гамильтоном руководили и личные мотивы: участники

Спиртного бунта выступали против ведённого им налога и его системы

фундирования. Вероятно, это и послужило причиной преувеличения им не только

угрозы федеральной власти со стороны бунтовщиков, но и военной опасности.

«Мятежники проявляют активность и инициативу», – заявил он.

Встретив сопротивление, Гамильтон настаивал на уместности немедленного

обращения к силе. Хотя власти штатов призывали к проведению переговоров, а

президент Вашингтон тянул время, желая заручиться поддержкой конгресса в

случае применения военной силы, Гамильтону не терпелось ввести войска. Его

цель была скорее политической, чем чисто военной, символической

демонстрацией силы, а не стремлением к кровопролитию. «Сила должна быть,

если это удастся достичь, впечатляющей, такой…, которая в состоянии

отпугнуть от противостояния власти, не допустить кровопролития и обеспечить

достижение поставленной цели».

Будучи с давних пор настойчивым и последовательным сторонником создания

вооружённых сил, Гамильтон просил разрешения президента – и получил его –

выступить вместе с войсками и разделить с ними все связанные с этим

опасности. Когда перед тяжёлым горным переходом главнокомандующий покинул

отряд, Гамильтон оказался командующим де-факто, то есть, в ситуации,

которой он, несомненно, ждал. По мере прохождения отрядов через западную

Пенсильванию выступления фермеров прекратились, и Гамильтон несказанно

радовался не только успешному устрашению недовольных, но и утверждению

позиции федералистов как защитников создания общенациональных сил.

При рассмотрении вопроса об использовании американских военных сил в

международных конфликтах он был более осторожен. Однако, как ни дорога была

ему воинская слава, в нём возобладал финансист, понимавший, насколько

губительна война для международной торговли и финансов. Милитаристский дух

сдерживало и понимание военной слабости Америки по сравнению с Англией и

Францией. У Гамильтона уже была возможность выступить в качестве Геркулеса

перед собственными гражданами, но перед лицом великих европейских держав

Америка была «Геркулесом, который находился ещё в колыбели». Поэтому

Гамильтон неоднократно предостерегал от участия в вооружённых конфликтах,

как с англичанами, так и с французами. Соединённые Штаты, предупреждал он в

1795 году, должны «воздерживаться от войн ещё десять – двенадцать лет»,

пока «не достигнут зрелого возраста». У него не было желания

противопоставить Соединённые Штаты Америки армиям и флотам Европы, пока

американцы не овладеют навыками профессиональных военных и не создадут

экономическую и организационную базу для своей мощи.

Вопросы коммерции и финансов, а трезвое понимание американской военной

слабости сдерживали пыл Гамильтона, однако, перспектива захватить колонии

ослабленной Испании смела все преграды. Перед соблазном создания империи

такой государственный деятель, как Гамильтон устоять не мог. Конечно,

подобное стремление владело многими сторонниками Гамильтона, но их взгляды

были обращены на Запад вообще, к захвату огромных новых территорий.

Гамильтону Запад не был нужен. Он опасался, что форсированное заселение

западных территорий растянет и без того непрочную ткань центральной власти

и обострит нехватку рабочей силы в индустриальных районах на Востоке

страны. Его взгляд был обращён не Южную Америку, на создание империи

финансово-торговой, а не территориальной и сельскохозяйственной. Его

имперские устремления были одновременно и более грандиозными и более

милитаристскими.

Александр Гамильтон будучи во время войны адъютантом Вашингтона стал

свидетелем тяжелого положения американской армии в сражениях с английскими

регулярными частями. Этот опыт он после войны использовал в качестве

аргумента в защиту создания американской регулярной армии. В статье 25

Федералиста он пишет: …я ожидаю, что мне заявят об ополчении страны как ее

естественном форпосте, всегда могущем обеспечить национальную оборону. Этой

доктрине мы, по существу, обязаны тем, что едва не потеряли свою

независимость. Она обошлась Соединенным Штатам в миллион долларов, которые

могли быть сохранены. Факты из нашего собственного прошлого свидетельствуют

о том. Что нельзя полагаться на такую опору. И они настолько свежи в нашей

памяти. Что нас не введут в заблуждение такие разглагольствования.

Правильные операции в войне против регулярной и дисциплинированной армии

успешны только при применении такой же силы – соображения экономики. Не

менее чем стабильности и успешного ведения дел. Подтверждают это положение.

Американское ополчение в ходе прошлой войны своей доблестью во многих

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10